Сергей Нуриев - Идолов не кантовать

— Вира! — крикнул кто-то из рабочих.

Трос напрягся, натянулся, как струна, и медленно пополз вверх. Несмотря на малый вес груза, многосильной машине он давался с большим трудом. Упираясь стальными лапами в землю и слегка кренясь набок, кран надрывно рычал и тянул трехтонный кусок бронзы, казалось, на пределе своих технических возможностей.

Но все обошлось. Лебедка не подвела, стрела не рухнула, кран не перевернулся, и памятник вполне благополучно улегся в кузове КрАЗа.

С подозрением покосившись на просевшие рессоры, чекист подумал, что к объявленному весу можно было смело добавить еще пару тонн. Энгельс оказался гораздо тяжелее, чем предполагалось. Впрочем, это были мелочи…

Бригадир и подмастерье стояли плечом к плечу и провожали взглядами удаляющуюся колонну. Первым, разведывая дорогу, ехал "форд" с литовским номером. Следом за ним, фыркая и грохоча на выбоинах, шел потяжелевший грузовик.

Опасность миновала. Более того, встреча с неприятелем принесла ощутимую выгоду. В одном кармане у Потапа лежали визитки вильнюсских партнеров, в другом — пачка хрустящих доич-марок, но на сердце лежал камень. Это был камень зависти. Потап завидовал. Он не мог взять в толк, каким образом случайные прохожие за один день, без всякой подготовки, едва не утащили у него из-под носа сокровище, которым чекист пытается овладеть вот уже третий месяц, прибегая к самым замысловатым комбинациям и ухищрениям.

Когда красные огни машин растворились в темноте, Мамай посмотрел на друга.

— Учись, Гена, — сказал он без видимой радости, — заработал пятьсот сорок марок на ровном месте. Но я не плагиатор. Держи двадцатку за идею. И еще двести пятьдесят. Это мой свадебный подарок. Остальное пойдет в дело, на предвыборную кампанию. Надо как-то моих олухов в депутаты устраивать. Эх!.. Отчего мне так грустно? В последнее время мне кажется, что меня преследует синдром Цапа. А ты сам-то как думаешь, есть он, этот золотой вождь революции?

— Ест, — убежденно произнес Тамасген.

— Что ж, посмотрим, — вздохнул председатель. — Недолго осталось. Пойдем.

Эфиоп не двинулся.

— Ты чего? — спросил Потап.

Африканец молчал, устремив просительный взгляд в сторону женского общежития, где на втором этаже, в третьем окне слева горел зовущий оранжевый свет.

— Кому — что, а курице — просо, — нахмурился бригадир.

— Я пойду? — робко попросил Гена.

— Проваливай, сивый мерин.

Не успели приятели распрощаться, как за кустами послышались чьи-то торопливые шаги. Заросли зашевелились, и на тропинку, словно заяц, выскочил взъерошенный гражданин. Он затравленно огляделся по сторонам, решая, куда бы побежать, и, хорошо освещенный луной, бросился прямо на старателей. По шустрым повадкам и затяжным прыжкам в нем легко можно было узнать Пиптика. Чтобы предупредить неминуемое столкновение, чекист свистнул — танцор затормозил на расстоянии одного шага от них.

— Здрасьте! — пискнул он, узнав начальство.

— Ты как здесь? — быстро спросил председатель.

— В данных обстоятельствах это неважно, — отмахнулся Иоан и часто задышал. — Как хорошо, что вы здесь! Я как раз хотел вам сказать… Я, правда, очень спешу, но я скажу. Я женюсь!

— О, еще один. У нас что, месячник повышения рождаемости? Ну, поздравляю.

— Спасибо, спасибо… А вы случайно тут мою невесту не видели?

— Нe видели. А что, потерял? Ты ее ищешь? Здесь?

— Это она меня ищет.

— Зачем?

— Ну как — зачем! — нетерпеливо дернул плечами Пиптик. — Чтоб жениться!

— А что, срочное дело? — осведомился Мамай.

— Не то слово! Промедление свадьбы для меня подобно смерти! Так она пообещала.

— Понимаю. Это та тeткa, в бигудях?

— Ни в каких не бигудях. С косой она.

— С косой? Ах да-да-да, точно. Видели мы здесь одну с косой, в черном балахоне, костлявая такая. Так это она тебя ищет?

— Вам бы все шутить, а я тут… жизнью рискую.

— Ничего, — пообещал Потап, — когда получишь депутатскую неприкосновенность…

— Какую там неприкосновенность! У меня свадьба! Срочная! Я снимаю свою кандидатуру.

— Ты с ума сошел? Отложи свадьбу!

— С удовольствием, но не могу. Тсс!.. Это она, — произнес Иоан сдавленным голосом. — Мне пора уходить.

Не медля больше ни секунды, балетмейстер предусмотрительно шмыгнул в кусты. Повинуясь внутреннему инстинкту, друзья также отступили в тень деревьев. На сцену, разгребая чащу, явилась и сама суженая. Это была не кто иная, как работница гостинничного хозяйства Элеонора Гаркушка.