Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— Молодец! Похоже… — Гена притих, обдумывая. — Актер, все сходится. Актер себя кем хочешь выставит, хоть губернатором, хоть президентом. Точно, были там актерские выверты.

И Гена рассказал случай, подтверждающий мою догадку. Не столь давно мошенник посетил коммунальную квартиру в одном из злачных районов столицы. Знал он заранее, что в квартире проживает не одна семья, а шесть, или не знал, неведомо. Но увидев толпу народа, самозванец не растерялся, напротив, воодушевился. Он устроил импровизированный митинг на кухне, заставил людей написать заявление о вступлении в партию, выстроил алкоголиков по росту, заставил бабок собирать подписи, словом, развлекся. Затем собрал дань — и уехал под аплодисменты новых кандидатов в партию власти.

— Артист! — закончил Гена рассказ. — Публику ему подавай!

— Актеру, как и политику, нужна публика, — согласился я, — актеру надо, чтобы зал рыдал! Коммунальная квартира — то, что надо! А богатые менеджеры на Рублевском шоссе — разве они зарыдают? Черта с два! Актеру надо эффекта достичь, чтобы зритель стонал, чтобы по полу ползал! Это и у актеров, и у политиков общее.

— Стоп. Сейчас мы его вычислим! — Гена ходил по комнате кругами, припоминая имена знаменитостей. — Ульянов? Нет, не то. Михалков? Пожалуй, крупноват… Любшин? Тихонов? Лановой! Точно, это Лановой, у него и выправка офицерская!

И вдруг майор Чухонцев притих, завял его энтузиазм.

— А лимузин правительственный где актер взял? Бутафория? Не сходится…

Про лимузин я не подумал, действительно. В самом деле, не одолжишь в ведомственном гараже бронированный «Мерседес». Не сходится. А жалко, вариант красивый.

— Постой-ка, — сказал я Гене, — но ведь это может быть иностранная звезда. Почему обязательно отечественный актер? Когда певица Мадонна в Москву приезжает, ей всегда правительственный лимузин дают. Эти актеры столько о себе понимают! За полгода начинают условия выговаривать: мол, лимузин предоставьте с охраной, вооруженных мотоциклистов хочу, мигалку мне подай — все подряд просят!

— Значит, по-твоему, это певица Мадонна наши хрущобы бомбит? — посмотрел Гена яростно.

— Ну, может, ее ЦРУ попросило… Может быть, это диверсия такая, — разваливалась версия, я сам чувствовал.

— Давай-ка к Татарникову! — Гена Чухонцев сказал.

И мы поехали к Сергею Ильичу.

Поехали — а с полпути нас дернули звонком по Гениной рации, и мы помчались в район Коптево, в дрянные заплеванные улочки, вбежали в поганый подъезд, исписанный матерщиной и засранный местными алкоголиками, — и поднялись на второй этаж. Он только что здесь побывал, за полчаса до нас, человек с засосом во всю щеку. Он вошел сюда, в пропахшую кошками и лекарствами квартиру, и стал орать на ее обитателей — полоумную Марию Антоновну, ее сынаинвалида, невестку-психопатку и неврастеничного ребенка. Он орал, что знает про них, сволочей, все, что ему надоело с ними чикаться, что хватит, лопнуло его терпение! Думали, отсидитесь здесь, по теплым углам, орал он и гремел кулаком по кухонному столику, думали, спрячетесь, паскуды?! Все вижу! Везде достану! Куда спрячетесь, а? Мне все подвластно! Далеко-о-о вижу! Далеко-о-о! Везде вас найду! И тогда полоумная Мария Антоновна встала на колени и поползла по убогому своему коридорчику, доползла до шифоньера и вынула приданое, то самое, которое оставила ей мать, то приданое, которым она никогда и не пользовалась, — прижила она сына от дворника-татарина, а татарин на другой день из Москвы уехал. Она достала свое приданое — ожерелье речного жемчуга, браслеты самаркандские, достала все то, что прятала от сына, чтобы не пропил. Достала — и на коленях приползла к мучителю, выложила. Возьми, батюшка, возьми, кормилец, только не погуби!

А он схватил ожерелье, на ладони взвесил, сунул в карман шинели — и прочь пошел.

— Опишите вашего гостя, — Гена Чухонцев им сказал.

— Что ж тут описывать, родной! Сам, что ли, его не знаешь? — Так нам Мария Антоновна ответила.

А сын-инвалид, урод с промятым черепом, засипел матери в ухо:

— Думай что говоришь, старая дура! — потом нам с Геной: — Не брали у нас ничего, уважаемые работники прокуратуры, не брали ничего! Мы сами этот жемчуг, наверное, потеряли. Да и не видел я отродясь никакого жемчуга, может, его и не было!

И невестка-психопатка кричит:

— Вы не слушайте ее! Никто к нам не приходил, а браслеты она пропила, пропила!

Мы спустились по щербатой лестнице, сели в машину, и Гена ударил себя кулаком по ладони и сказал, что однажды он его достанет. Актер этот мазурик или шофер, депутат или работник мэрии, — но однажды Гена его достанет, вытащит на свет. А когда достанет, заставит его сожрать эти браслеты, в глотку ему засунет это ожерелье!