Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— Поедем и мы, — сказал я Гене.

Мы вышли из редакционной комнаты, спустились по лестнице, сели в мою раздолбанную машину, и я повез следователя Чухонцева к историку Татарникову. Гена Чухонцев съежился на сиденье, обхватил плечи руками.

Доехали без приключений, остановились у магазина на перекрестке — прикупить вечерний рацион. Обычно я беру одну, но, учитывая сложность проблемы, принцип двойничества, сбитую хронологию — словом, поколебался и взял две бутылки. Вернее будет. Поднялись на второй этаж, позвонили в дверь. Я сообразил — слишком поздно сообразил — что уже половина двенадцатого ночи, неподходящий час для визитов. Правда, если время как таковое отменяется, можно забыть об этих условностях.

Татарников открыл не сразу, мы его разбудили. Историк вышел к нам в голубой майке, на ходу просовывая тощие руки в рукава клетчатой рубашки.

— Что-то случилось?

— Случилось, Сергей Ильич! — резко сказал Гена Чухонцев.

Прыщавый парень насмотрелся телесериалов, где опера разговаривают мужественными резкими голосами. Как правило, такие герои кричат своим собеседникам: «Колись, козел!», «Давай выкладывай, сука!» — Гена был набит такими вот вульгарными штампами.

Чтобы смягчить следовательский подход, я достал из сумки две бутылки водки, показал Сергею Ильичу.

— Вот как? Не ожидал… А не поздновато ли за стол садиться? Как будто ночь на дворе… А впрочем… У меня как раз сыр есть. — Татарников оповестил гостей о наличии сыра, словно о небывалой редкости, о такой невероятной удаче, которая действительно может все изменить. Правда, сыра в холодильнике оказалось немного, три ломтика всего. Мы положили их на тарелку, присовокупили бутерброд с колбасой, оказавшийся у Гены в портфеле. Не то чтобы обильная закуска, но ничего, жить можно. Сели за кухонный стол, поговорили про Хорькова, выпили по одной.

Гена изложил свою историческую теорию. Надо сказать, чем больше я слушал Чухонцева, тем убедительней мне она казалась. В самом деле, откуда мы знаем, что древние греки жили три тысячи лет назад? А может, их и не было вовсе? Ну кто это может с точностью до года — что там до года, до столетия, тысячелетия! — доказать? Фотографий три тысячи лет назад не было. Печати не было, все свидетельства основаны на показаниях археологов, которые датируют черепки. Ну как может археолог знать, сколько глиняному черепку лет — сто или сто тысяч? Только основываясь на подобии одного черепка другому, тому, который уже получил датировку. А если была с той, первой датой, ошибка? Если вообще все эти черепки изготовили в прошлом году? Значит, нет никакой истории древности — ничего этого вообще не было.

— Нет, что-то конечно, было, — примирительно сказал Чухонцев. — Какие-то племена жили, ходили по голой земле. Но никаких вавилонов-парфенонов не существовало.

— Полагаете, выдумки? — деликатно спросил Татарников и взглядом предложил мне наполнить рюмки.

— Вот я у вас и спрашиваю, как было на самом деле! — резко сказал Гена Чухонцев, и, слава богу, не добавил: «Колись, козел!». — Рассказывайте. Только мне нужна правда, чистая правда, а не как в учебнике для начальных классов написано.

— Углеродным анализом мне вас, думаю, не убедить.

— Только вот не надо мне анализов! Знаю я, как делаются анализы! Берешь у подозреваемого парафиновую пробу, а он чист как стеклышко! А сам троих полчаса назад завалил! И ты бандита отпустить обязан — парафиновый тест не сработал!

— Понимаю ваше волнение. Обойдемся без углеродных анализов.

— Уж постарайтесь!

— Разрешите мне уточнить ваш вопрос, — сказал Сергей Ильич.

— Слушаю вас внимательно, — сказал Гена строго. Что майорские звездочки с человеком делают! Гена с прищуром смотрел на Сергея Ильича, пальчиком по столу постукивал.

— Значит, если я вас правильно понял, голубчик, древнюю историю и древнюю культуру создали не так давно. Все памятники произведены на свет людьми, которые — по официальной хронологии — жили на тысячи лет позднее, чем та дата, коей датированы памятники. Так?

— Так.

— То есть люди одновременно строили дома для себя и — тайно, может быть, по ночам — возводили якобы древние гробницы, храмы и дворцы. Так?

— Ну да, — сказал Гена Чухонцев, поморщившись на «голубчика». Не говорят так с майорами. Не зовут их голубчиками.

— Скажите, голубчик, — спросил Татарников, — Парфенон — это красиво?

— Да не знаю я, — отмахнулся Чухонцев от Парфенона.

— А сады Семирамиды? Храмы на Капитолии? Красиво это или нет? — допытывался Татарников.