Ирина Волкова - Люблю секретных агентов

Попетляв по старым кварталам колониальной Лимы, мы выбрались на вторую по значению площадь Святого Мартина с её знаменитым собором Святого Франциска и потемневшей от времени бронзовой статуей восседающего на боевом коне конкистадора Франциско Писарро. Экскурсия закончилась у бывшего дворца де ла Торре Тагле, в котором сейчас располагалось Министерство иностранных дел. Более узкие, чем обычно, резные балконы довольно гармонично вписывались в архитектуру этого своеобразного ассиметричного здания.

В сгущающихся сумерках и тумане становилось трудно что-либо разглядеть. Свет фонарей вибрировал, отражаясь во взвеси водяных капель, и воздух казался живым и тяжёлым.

— Вот и всё. Больше в Лиме смотреть нечего, — сказал Фрэнк. — Новая Лима — это типовые многоэтажки с балконами из унылого серого железобетона. Теперь, если нет возражений, мы можем познакомиться с перуанской кухней. Вы знаете, что такое себиче ?

— Нет, — заинтересованно откликнулась Адела. — А что это?

— Сырая рыба, пояснил Даунфолл. — Самое знаменитое местное блюдо, нечто вроде японского суши или сацими. Только что пойманную рыбу нарезают тонкими ломтиками, посыпают перцем и рубленным луком, а затем в изобилии поливают соком лимонов. Минут через двадцать рыба основательно промариновывается и меняет цвет, становясь белой, как будто её долго и основательно варили, а сочетание лимонного сока, лука и перца гарантирует полную дезинфекцию. Кстати, в России вы едите сырую рыбу?

— В Сибири, — сказала я. — Она называется строганина. Только за неимением лимонов для вымачивания там обычно используется клюквенный сок, а иногда добавляется алкоголь.

— Ну так как насчёт себиче? — поинтересовался Фрэнк. — Отважитесь попробовать?

— С удовольствием, — ответила я. — Мне вообще нравятся экзотические блюда. — Я даже кенгурятину ела, не говоря уж о лягушачьих лапках, улитках и змеях. Один раз я даже проглотила паука, правда это я сделала на спор.

— Ужас какой! — возмутилась Адела. — Змея — это ещё куда ни шло, но есть пауков — это уже настоящее извращение.

— Но устрицы-то тебе нравятся, — возразила я. — А ведь их вообще едят живыми. Иногда они даже пищат при этом!

— Знаете что, — решительно заявила Адела. — Вы отправляйтесь в ресторан есть сырую рыбу, а мы с Бобчиком решили для начала посетить местное казино.

— Да неужели? Впервые об этом слышу! — удивлённо сказал Бобчик.

Сзади послышался приглушённый звук удара, и я догадалась, что подруга заехала ему локтем в бок. Я посмотрела в зеркальце заднего обзора. Отражающееся в нём лицо Аделы живописно-зверской мимикой пыталось что-то внушить её загрустившему возлюбленному.

— Адела, ради бога! — сказала я по-русски. — Только не надо специально оставлять нас наедине! Кончай устраивать мою личную жизнь. Я уже объяснила тебе всё, что думаю по этому поводу.

На губах подруги заиграла маккиавелиевская улыбка.

— Так вы подбросите нас к казино "Шератон Лима отеля"? — медовым голоском спросила она у Фрэнка по-английски.

— С превеликим удовольствием, — усмехнулся тот.

— Я тебе это припомню, — пообещала я.

— С тебя причитается, — шепнула мне на ушко Адела.

Рыбный ресторан "Исла Бонита" располагался совсем недалеко от Пасео де ла Република, где, перед входом в казино "Шератон Лима отеля", мы высадили Аделу и Бобчика. Мы с Фрэнком разместились под навесом в квадратном внутреннем дворике, украшенном неизменными арками.

Тёмные грубо сколоченные деревянные столы чем-то неуловимо напоминали балконы Лимы. Маленький оливковый официант с припухшими миндалевидными глазками имел типично индейские черты лица. Он постелил передо мной и Фрэнком большие прямоугольные салфетки, на которых была воспроизведена репродукция картины Гогена с пышнотелой гологрудой таитянкой, бёдра которой были обмотаны куском красной материи, а волосы украшала большая белая орхидея.

На салфетки он поставил плоские керамические блюда цвета охры, ловко разложил вокруг них приборы и расставил бокалы для вина и воды.

Себиче действительно оказалось превосходным, хотя на мой вкус в нём было слишком много перца.

Даунфолл щедро подливал мне лёгкое белое вино, и с каждым бокалом и ресторан, и Лима, и обаятельный сероглазый американец казались мне всё более привлекательными.

Действительно, чего я так расстраиваюсь из-за того, что Луис не приехал? Даже если бы он приехал, что бы от этого изменилось? Нас ожидало ещё одно болезненное расставание. Не знаю, было бы оно болезненным для него, но для меня уж точно. В нашей ситуации ничего нельзя было изменить. Он жил и работал в Боготе, а я в Москве.