Ингрид Нолль - Благочестивые вдовы

К моему удивлению, подружка Дино оказалась весьма прозорливой – тяжело ему с ней придется! – и вскоре возникла передо мной с подносом в руках. Разгадав мои тайные желания, Лючия принесла поджаренный с чесноком хлеб, пеккорино, зелень, нарезанные овощи. Я так жадно накинулась на еду, что благодарила ее, кивая и мыча, уже с набитым ртом.

Таким образом, я прекрасно провела время до того, как услышала шуршание шин по гравию, и после того, как Дино и Лючия укатили в сумерки. Еще немного поленившись, лежа на кровати, я покинула убежище и присоединилась к Пам, которая сидела в шезлонге на террасе со стаканом в руке. Если бы я выпила столько, сколько Памела, я бы давно отключилась, а она даже не опьянела всерьез. Вот что значит тренировка!

На Пам было серо-зеленое трикотажное платье без рукавов, с воротником-стойкой. На груди восхитительное колье с изумрудами и бриллиантами.

«Она любит украшения», – мелькнула мысль. Я подумала о гранатовой броши фрау Шваб, я могла бы ее здесь сбыть очень выгодно! Нет, тогда бы я выглядела точно как торговка крадеными вещами, хорошо, что той броши со мной нет.

Американка перешла к делу;

– Вы подумали? Не стесняйтесь, назовите цену. А собственно, что вы собирались делать с картиной? Вряд ли что-то толковое, другое дело – с кругленькой суммой в долларах! Кругосветный круиз или членство в самом лучшем гольф-клубе, где вы могли бы подцепить какого-нибудь богача и выйти замуж…

– Я замужем! – возмутилась я.

– Да ну? И что? Он богат? Верен вам? Вы его любите?

Какое ей дело! Впрочем, ни на один из вопросов ответить было нечего, я пожала плечами и перевела разговор на Пам:

– У вас есть дети?

Похоже, я невольно задела старую рану, и алкоголь дал себя знать – Пам начала тихо лить слезы. Ее единственная дочь умерла в возрасте моего Бэлы. Мне стало жаль ее, горе матери я вполне могу понять.

– Моя девочка! Моя маленькая Синди! Она была бы сейчас, как вы, – вздохнула она, обняла меня сухой рукой за шею и притянула к себе.

Чтобы избежать этой пьяной ласки, я резко встала и, сославшись на начинающуюся простуду, запросилась в кровать.

Хотя я люблю свежий воздух и всегда сплю с открытыми окнами, я заперла двери и на террасу, и в коридор. В комнате сразу стало жарко и тихо. Жаль, что не слышно звуков ночного сада, но внезапных вторжений мне больше не надо.

Рисунок на шелковой пижаме был вполне стандартный – драконы и пагоды, – но аляповатый. Наверное, поэтому Пам закинула пижаму в дальний ящик, чтобы при случае выдавать заезжим дамам. Я встала перед зеркалом: тихий ужас. Чем дольше я себя созерцала, тем меньше мне нравилось зрелище. Я плюнула и вытрясла все книги из стеллажа на столик у кровати.

Метадон можно подлить и за завтраком, но как заставить американку бегать кругами? Думать об этом было неприятно: задача не решалась, листать книги надоело – я погасила свет, перевернулась на другой бок и заснула. Около трех ночи я проснулась от духоты. Выбравшись из постели, в кромешной тьме нашарила дверь балкона. Пряный воздух вернул мне силы, успокоил – я вышла на террасу. Ночь свежа, но не холодно. Босая, сошла я на траву, из-за угла дома тянулась полоска света, освещая газон.

Свет горел в спальне хозяйки. Она тоже не спала. Сквозь незадернутые гардины я видела ее: опираясь на гору подушек, Пам сидела на кровати прямо, как палка, она походила на пожилую учительницу, потому что, нацепив очки, штудировала какую-то небольшую бумажку, поднеся ее к самому носу: шрифт, наверное, мелкий.

На коленях Пам лежал револьвер. А вчитывалась она, по всей видимости, в инструкцию по эксплуатации, потому что, отложив ее, взяла в руки револьвер и патроны и стала неловко заряжать барабан, время от времени заглядывая в листочек.

Молодец, нечего сказать! Эта дилетантка замыслила убийство, не умея обращаться с оружием, когда так много свидетелей моего пребывания, когда некому помочь ей избавиться от трупа… Недовольно и устало морщась, я вошла в спальню через высокие створки дверей: ответный визит.

Пам была настолько поглощена своим занятием, что я уже подошла к самой кровати, а она все еще меня не замечала. Я хотела схватить ее за руки, но тут под ноги мне подвернулся один из пары фарфоровых далматинов, охранявших ее ложе. Статуэтка с грохотом покатилась – Памела вздрогнула и выронила револьвер. В ту же секунду я его схватила, подняла с пола несколько патронов. Ледяным взглядом пригвоздив Пам к ее подушкам, я зарядила оружие умелым жестом, взвела курок и уселась на кучу вещей, занимавшую единственный стул. Полагаю, в красной пижаме и с пистолетом в руке я выглядела настоящей флибустьершей, поскольку Памела застыла с открытым ртом, ей даже в голову не пришло возмутиться моим вторжением.