Фредерик Дар - Я боюсь мошек

Не могу сказать, однако, что мне это было приятно. Я растянулся во весь рост, и тут опять возник этот идиот с топором. Сталь блестела на солнце. Он поднял свое страшное оружие.

— Найн! Найн! — завопила девица, набрасываясь на папашу. Это было весьма кстати, поскольку иначе он наверняка снес бы мне пол черепа, и я сразу же потерял бы все сто процентов своей сексуальной привлекательности.

Просвистев в воздухе, тяжелое лезвие вонзилось в паркет в десяти сантиметрах от моей щеки. Однако здесь приняты странноватые ласки! Не теряя ни секунды, я вскочил на ноги и головой вперед бросился на лысого. Он получил добрый удар в брюхо. Перекатившись через стул, он разложил свои двести фунтов скоропортящегося товара прямо на полу.

Это дало мне возможность заняться Рыжиком. Не могу сказать, что этот субъект мне нравился. Я люблю малышей идиотского вида, но при условии, что они вежливы. Однако его действия в отношении меня нельзя было назвать такими.

Он вновь набросился на меня, поэтому я хорошенько поддал ему коленом между ног. Он широко раскрыл рот и завопил по-немецки, потому что это был его родной язык, и другого он не знал. Впрочем, немецкий и создан, чтобы на нем вопить, как итальянский — чтобы на нем петь. Пока он массировал себе простату, я треснул его по рубильнику, и оттуда сразу же хлынул ручей. Его кровь оказалась почти такой же красной, как и его волосы.

Повизгивая, он отступил. Его сестрица не принимала участия в боевых действиях, внимательно следя за ходом операций. Поверьте мне, у этой пышки был удивительный самоконтроль. Ее папаша отрубился, братишка «поплыл», а она бровью не повела.

Я повернулся к ней.

— Я не хочу зла ни вам, ни им. Я прошу лишь, чтобы не сообщали в полицию… Я хорошо заплачу вам, как я уже начал…

Она что-то сказала отцу. Этот дровосек поглаживал свой желудок, качая головой. Он показался мне столь же достойным доверия, как предвыборные обещания. Что ж, если он еще раз подойдет ко мне со своими штучками насчет отрубания головы, я выверну ему шкуру наизнанку!

— У вас нет погреба, который закрывался бы на замок? — спросил я у милой крошки.

— Йа!

— Тогда скажите вашему родителю, чтобы он шел за мной. И чтобы ваш братец перестал выламываться, а не то я подпалю хату. Понятно?

Я сделал знак своей машинкой, легко превращающей свидетельства о рождении в простые бумажки, и старый хрыч поплелся за мной.

Мы спустились в погреб. Его отдушина была слишком узкой, чтобы через нее мог пролезть мужчина, а дверь действительно закрывалась на замок. Она была массивной, с огромными петлями и напоминала дверь тюрьмы.

— Входите, дорогой!

Я втолкнул его в темное помещение и захлопнул дверь, не забыв повернуть в ней ключ.

Затем я вернулся в кухню. Рыжик продолжал реветь, как теленок, лишившийся матери. Я дал ему понять, что в случае рецидива он получит от меня хорошее слабительное, и уселся перед входной дверью.

— Ларье! Ты меня слышишь?

— Да! Что случилось?

— Эти господа спутали меня с поленом. Они хотели сделать мне перманент топором.

— Ты справился?

— Да. Папаша беседует в погребе с бочками, это научит его, как встревать в наши дела. Как ты себя чувствуешь?

— В голове немного шумит от третьего порошка… Но боли я не ощущаю.

— О'кей. Постарайся немного поспать. Ты поел?

— Съел несколько фруктов…

— Хорошо. Если я тебе понадоблюсь, вызывай меня по рации!

Я чувствовал себя страшно усталым. Мне казалось, что, если я не подремлю пару часов, то сам грохнусь в обморок.

— Спать! — сказал я малышке. — Вы можете найти для меня кровать?

— Да. Моя кровать.

Спасибо.

Она показала мне свою комнату. Я схватил Рыжика за руку и потащил его за собой. В комнате я приказал ему лечь на пол и связал его остатками нейлоновой веревки. Затем я затолкал его под кровать, а сам улегся на нее.

— Главное, не нужно звать полицию, фрейлейн, — обратился я к своей Гретхен, — а то здоровье вашего братца может пострадать. Вы только что спасли мне жизнь. Я благодарю вас от всей души.

Я пустил в ход свои усы, и она сразу же обмякла. Так близко и такая податливая! Мои чары действовали безотказно, ребята! Но не надо шума… Она остановилась в нерешительности, опустила ресницы и улыбнулась мне. Небрежно я положил ей лапу на грудь. Она была твердой, как шина автомобиля! Я расстегнул ее кофточку, и показалась белая грудь…

Что ж, я был готов к франко-немецкому сближению!

Я толкнул ее на кровать. Она что-то протестующе лепетала; тоном, который поощрил меня к дальнейшим действиям.