Лоуренс Блок: Вор с палитрой Мондриана

— Воровал из библиотек? Ты хочешь сказать, есть люди, которые занимаются этим?

— Есть люди, которые тащат все подряд, — сказал я. — Откуда угодно и что угодно.

— Ну и жизнь! — вздохнул он.

Я закончил пробежку, сделал небольшую разминку, вернулся пешком домой, на угол Семьдесят первой и Вест-Энда. Там разделся, принял душ, еще немного помахал руками и растянулся на диване. И закрыл глаза, так, на минутку.

Затем поднялся, заглянул в записную книжку, нашел два номера телефона и набрал первый. На этот звонок никто не ответил. На второй ответили где-то на третьем звонке, и я коротко переговорил с одним человеком, тем, кто снял трубку. Затем снова набрал первый номер. Телефон прогудел, наверное, дюжину раз подряд, но трубку так никто и не снял. Дюжина звонков занимает примерно минуту, но, когда звонишь сам, кажется, что дольше, а когда звонят тебе и ты не снимаешь трубку, минута эта превращается часа в полтора.

Что ж, прекрасно, пока все идет по плану.

Затем пришлось выбирать между коричневым и синим костюмами, и я остановил свой выбор на синем. Я почти всегда решаю в пользу именно синего костюма, вот почему, наверное, коричневый до сих пор в отличном состоянии, а широкие лацканы пиджака снова успели войти в моду.

Я надел голубой оксфордский батник и выбрал к нему полосатый галстук. В таком наряде любой англичанин принял бы меня за уволенного со службы офицера какого-нибудь престижного полка. Американец воспринял бы его как знак искренности намерений и общей добропорядочности. Узел на галстуке удалось завязать с первого раза, и я воспринял это как доброе предзнаменование.

Темно-синие носки, черные кожаные мокасины на тонкой подошве. Они, конечно, не такие удобные, как кроссовки, зато более традиционны и не так бросаются в глаза.

Я взял свой атташе-кейс — к слову сказать, куда более элегантное и стильное изделие, чем тот, у моего книжного воришки, — из хорошей кожи бежевого цвета, сверкающий начищенными медными застежками. В нем было несколько отделений, и я заполнил их подручным инструментом, необходимым при работе. Орудиями производства, так сказать. Там разместились пара резиновых перчаток с вырезанными ладонями, кольцо, с подвешенными к нему хитроумными стальными отмычками, рулон липкой ленты, маленький карманный фонарик в виде авторучки, алмаз для резки стекла, полоска целлулоида, еще одна полоска — из стали, ну и еще то да се, словом, разные мелочи. Будучи схваченным с поличным и обысканным, я, благодаря содержимому этого кейса, вполне смогу схлопотать себе отпуск за казенный счет где-нибудь на задворках штата.

При мысли об этом в животе у меня все так и сжалось от тоскливого предчувствия, и я порадовался тому обстоятельству, что пренебрег сегодня обедом. И в то же время, сколь ни отталкивающей казалась эта унылая перспектива, видеть кругом лишь голые кирпичные стены да железные решетки, в кончиках пальцев возникло столь хорошо знакомое ощущение легкого покалывания, а кровь быстрее побежала по жилам. Господи, помоги мне преодолеть все эти детские страхи и… нет, о, нет, пожалуйста, не надо, все что угодно, только не это!..

Я сунул в атташе-кейс блокнот в желтой в полоску обложке, а в нагрудный карман пиджака опустил пару авторучек и карандашей и маленькую записную книжку в кожаном переплете. В наружном кармане пиджака уже лежал моток бечевки, который я вынул, свернул потуже и снова сунул туда же.

Я уже был в коридоре и направлялся к лифту, когда где-то в квартире зазвонил телефон. Возможно, в моей. Пусть себе звонит. Внизу, в холле, привратник окинул меня взглядом, в котором читалось недоброжелательство и почтение одновременно. Не успел я поднять руку, как к обочине подкатило такси.

Я дал лысеющему водителю адрес на Пятой Авеню, между Семьдесят шестой и Семьдесят первой улицами. Мы проехали через Центральный парк, по Шестьдесят пятой, и, пока он болтал о бейсболе и террористах, я наблюдал за бегунами, набирающими свои мили перед марафоном. Они, что называется, дурью маялись, в то время как я ехал на работу. Какой легкомысленной тратой времени казалось мне сейчас их поведение.

Я велел остановиться в полуквартале от нужного мне дома, расплатился, дал на чай, вышел из машины и двинулся вперед. Затем перешел Пятую Авеню и смешался с толпой на автобусной остановке, чтобы как следует рассмотреть «неприступную крепость».

Потому как вряд ли это можно было назвать иначе. Это был массивный каменный жилой дом, построенный где-то в промежутке между двумя мировыми войнами и высившийся над парком во все свои двадцать два этажа. Архитектор окрестил свое детище «Шарлемань», [4] Карл Великий (фр.). и время от времени в рекламных приложениях к «Санди таймс» печатались объявления о продаже в нем квартир. Почти все они уже перешли в частную собственность, а когда речь заходила о цене, то тут фигурировали шестизначные цифры. Большие шестизначные суммы.