Фредерик Дар - Потому что красивый

Красотка начинает корябать. Не в системе стено (на Канарах метод Прево-Деланея рассматривается все еще как фараонская письменность, в смысле египетская), а просто в ускоренном темпе. Ее тамбур-мажорная ручка бегает по глянцевой бумаге. Потрясающая скорость. Так же, как Лаки Лучано стрелял быстрее собственной тени, она записывает то, что ты сказал, прежде, чем ты закончил фразу.

Продолжаю, весьма впечатленный этой быстротой:

«…я встретил там инспектора из наркобюро; который посоветовал мне удрать».

— Нет! Не записывайте! — вопит судья. — Сначала, вы никого здесь не встретили. Это примо. Секундо, «он» вам не советовал удрать! Что это еще за история?

— Это правдивая история как все, что я рассказываю, господин судья. И я это докажу.

В три движения и два момента я освобождаюсь от наручников и вынимаю пистолет.

Как вы думаете, что происходит?

Пасопаратабако поднимает руки.

Мне кажется, что Христос улыбнулся. Но, может быть, это эффект звуковой оптики, как говорит Берюрье.

Смотрю на его грабли, воздетые к потолочине. Рукава рубашки заношены. Обшлага пиджака стерты до блеска. Сгибы его щупалец грязновато-сероваты. Настоящий вестерн, ребята!

Теперь, давайте условимся. Действуя таким образом, я и не собирался драпать. Настаиваю: хотите верьте на слово или валяйте к греческим полковникам («черным»), так как это абсолютная правда. Я задумал представление, чтобы доказать мои предположения. Соображения такие: «Риканец хочет, чтобы ты сбежал. Это часть какого-то плана. Значит, не сбегай. Задержись. Тормозни свою бурлящую натуру и, чтобы замутить воду, выложи правду судье». Таков был первоначальный план, дорогие мои.

Только вот вечно это дыхание едва уловимых фактов.

Что вы хотите: я вижу этого чиновника, зеленого от страха, с жалкими, плохо ухоженными руками, торчащими, как ворота для игры в регби, и моя натура, которую я отогнал пинками подальше, галопом возвращается, чтобы, как обычно, взять верх.

Серость…

— Как вас зовут, мадемуазель? — спрашиваю я у секретарши.

— Контрацепсион Гомес, — шепчет молодая девушка.

Она кажется более удивленной, чем испуганной, эта крошка. Ее самоконтроль функционирует лучше, чем у ее начальника.

— Возьмите чистый лист и пишите то, что я вам скажу.

Она колеблется.

— Если вы не напишете, я ликвидирую этого старого краба на ваших чудесных глазах, моя прелесть!

— Пишите! Пишите! — приказывает Пасопаратабако.

Она уступает.

Обмакивает перо в чернильницу и ждет.

— Я, нижеподписавшаяся, Контрацепсион Гомес, секретарь судьи Пасопаратабако, признаюсь, что являюсь любовницей этого последнего с…

Я улыбаюсь ей.

— В самом деле, как долго уже?

— Два месяца! — отвечает она спонтанно.

— Уже два месяца, — продолжаю я.

— Не пишите! — рычит чиновник.

Поднимаю на уровень его порочной груши ствол дружка «бум-бум».

— Да, да, пишите! — бормочет поносник.

Она пишет, может быть, даже забавляясь, ибо ее глаз лукавится.

— Мы занимались любовью в…?

— В каза Хилаякоммеса, калле Бомбе.

— Спасибо, уже забыл, — замечаю я.

Она пишет.

— Каждую… когда вы там встречались, дорогая Контрацепсион?

— Каждую субботу утром.

— Конечно, как я мог забыть! Уточните это и распишитесь.

Она повинуется. Беру у нее листок. Читаю. Помахиваю им, чтобы просушить чернила. Складываю и прячу в карман.

— Слушайте, мой милый судья, если об этой бумаге узнают, то ваша карьера кончена, даже если вы заявите, что писали ее под угрозой применения силы. Знаете, почему? Потому что тут изложена правда. Вы женаты, я вижу. И дети есть, без вопросов. Истинный христианин, определенно. Президент чего-нибудь. Было бы для вас оскорбительным, если бы я в этом сомневался. Член других там каких-то штук обязательно и, виртуально, пятидесятилетний. Вы же не пожертвуете всем этим в вашем-то возрасте, чтобы вас загнали на Ланцероте или Фуэртавентюра, или еще на более занюханный островок, а? Тем более что появление там типа вроде вас немедленно вызовет сплетни. Ведь всем хочется знать, откуда он и почему приехал. Так вот что я вам предлагаю: я смываюсь в компании этой чудесной молодой девушки, нашей утренней субботней пташки. Она знает местную натуру так же хорошо, как я человеческую. Мы покинем ваш приятный дом и вы предоставите мне два часа форы для устройства моего будущего. В ваших интересах, чтобы меня не сцапали, ибо…

Похлопываю себя по карману.

— Если все будет хорошо, ваше дивное существование продолжится нормальным образом и вы сможете лечить ваш желчный пузырь в тени внуков и цветов. Заметано?