Валерий Осинский.: Предатель.

В комнате грязной таверны до третей стражи Иасон толковал Иаакову и Иехуде учение равви и отвечал на вопросы купца.

Самыми невероятными из сказанного Иаакову показались слова о том, будто македонянин Филипп и перс Банхадад правоверны, как Иааков и Иехуда, коль поверят в новое учение равви, и что надо «любить врагов ваших».

– Ибо если вы будете любить любящих вас, – пояснял Иасон, – какая вам награда? – говорит равви. Собака тоже лижет хозяину руки за то, что он кормит ее…

– Никто не может служить двум господам; ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть, – рассказывал ессей, и Иааков дивился, как ловко равви, – его брат! – объяснял притчами слово Божье.

– Это придумал не человек, а Небесный Отец. Но его слово людям изрек сын Его возлюбленный! – сказал Иасон.

До утра, заложив руки за голову и глядя в темноту, Иааков не мог взять в толк, как великие истины осенили «маленького равви», с которым Иааков рос? Он вспоминал, как дети обзывали Йехошуа зазнайкой; заумные разговоры деда и Йехошуа; вспомнил барашка и девочку полукровку; как хныкал от страха, когда отца увели в Сепфорис, и как долгие годы жалел Иехойахима и погибшего брата…

Все это осталось в детстве.

Иааков перебрал в памяти свои неполные тридцать лет, и получалось все тоже: опасность волновала кровь и ничего не оставляла душе: он много раз погибал, но остался жив! Вот и вчера едва не сгинул в бурю. А ка б утонул, что за память осталась о нем, кроме нажитого дома, скота и денег, что вмиг поглотила б пучина?

Брат учил тому, чего не было у Мошеаха, но от этого в его словах было не меньше правды, нежели у патриарха. Не иначе, великие мысли брату нашептал Небесный Отец, отметив его среди смертных. Иааков сел на постели от неожиданности своего открытия.

Ну и что? Слова – звук! Выслушав равви в синагоге, выполнив обряд, назавтра надо кормить семью и торопиться жить. «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно!» – учил Иасон словами брата. А значит, ни от Него, ни от себя не спрячешься!

Да кому нужна правда Йехошуа? Их брат Иоанн умер, возвысив голос на сильного.

Умер, но не отступил! Откуда в нем отвага? Откуда отвага, – Иааков видел год назад ужас брата! – у Йехошуа?

Иехуда громко сопел во сне, прижавшись к брату спиной. Иааков лег и постарался выкинуть пустое из головы. Но не смог.

В Сепфорисе ему приснился Йехошуа в белых одеждах. Брат вошел в комнату таверны и беззвучно позвал Иаакова. Тот видел лунный свет через прорезь под потолком, масляный светильник на дощатом столе, Иехуду с налипшими во сне на щеку волосами, и…не мог проснуться. Йехошуа прошел мимо братьев. Иааков страшился взглянуть ему во след. Когда же обернулся, то увидел на горе пустой крест, на коем распинали последних рабов, и закричал от внутреннего ужаса. Иааков знал, как знают только во сне: крест назначен брату! И душный страх мучил его до утра!

На рассвете Иааков растолкал Иехуду и поспешил на пристань. Велел Банхададу немедля поднимать корабельщиков и идти в море. Сказал, что хочет поспеть в Ершалаим до праздника. Банхадад поворчал, но подчинился.

Галера шла вдоль пустынных Асийских берегов.

В Кесарии, едва перекусив в таверне, Иааков приказал Варфаламею седлать коней.

Иехуда не мог взять в толк, к чему такая спешка? А правоверные за религиозное рвение провожали купца, умчавшегося со двора, одобрительными кивками.

Чтобы не загнать лошадей, братья часто отдыхали в придорожных ливанах. Поэтому к городу со стороны Эммауса подошли лишь на третий день. В канун праздника.

С холма Скопос Храм, облицованный мрамором, сиял белоснежной горой. Острые шпицы оберегали позолоченные купола от птиц. Тысячи погонщиков верблюдов, верховые на ослах и пешие, двигались к воротам Ершалаима, – издали казалось: они стоят на месте, – и прозрачный шлейф пыли клубился над дорогой: рыжая пыль осела на взмыленных лошадей и на одежду всадников.

Прикрыв лица до глаз головными платками, братья пустили лошадей рысью.

Весь путь от Кесарии Иааков угрюмо молчал либо отвечал отрывисто. Иехуда недоумевал, зачем они отправились не в Сепфорис, а в Ершалаим? Конечно, каждый правоверный обязан посетить Храм в Великий праздник, но они чуть не погибли, едва держались на ногах от усталости, их ждали дома…

«Чтобы возблагодарить Господа за спасение!» – сухо ответил Иааков.

В городе были далеко за полдень. Стали посреди небольшой людной площади, где сошлись пять улиц.