Валерий Осинский. - Предатель.

– Не ходи туда. Латинский всадник убивает по навету…

– Сколько не ходить? Год? Другой? Мне шепчут, коль нет дурного в твоих словах, почему ты не идешь в Храм и не говоришь с лучшими книжниками? Раз я выгнал из Храма торговцев. Они опять там! В собрании Кифа и посланные высматривают наушников Абинадера и подосланных фарисеями врагов, что думают погубить меня. Фарисеи клевещут в народе, что я асуфи. Но здесь им никто не верит: многие знали моего отца, а мать всегда со мной. А тот, что родом из Кириафа, считает подношения в казну и докладывает о каждом моем шаге ершалаимскому совету.

– Так гони его!

– Он щит мой. Из первых уст они знают, что нет злого в моих мыслях и делах! – Йехошуа помолчал и молвил: – Но все решено, брат! Все решено! – Испугано глядя перед собой, он зашептал: – Услышь меня, Отец! Встань! Защити меня! Спаси от капканов, расставленных на меня! Защити меня Отец! Я верю в тебя! К тебе я уповаю! Отец, ты можешь многое! Если это возможно, пусть эта ноша перейдет от меня! Но пусть свершиться Твоя воля, а не моя! – и крупные капли пота выступили на его лбу и висках.

– Опомнись, брат! – Иааков тронул Йехошуа за локоть.

– А?- тот провел рукой по лицу, будто снимая паутину, и устало сказал. – Д-да. Сколько передумано и пережито! Для чего? Для того чтобы горстка невежд из своей корысти назвала тебя спасителем, бражничала в посты в чертогах, и, в насмешку над учителями закона, утверждала, что веселится с Женихом.

А следом придут те, кто зальют невинной кровью дорогу в Царствие Небесное! Не объяснить им, что не нарушить закон я пришел, но исполнить! Только яви чудо… – Йехошуа подавленно замолчал.

Перед Иааковом, облокотившись о колени, сидел чужой, замкнутый, усталый человек. Но глаза его непримиримо горели. Он упрямо поджал рот, как когда-то в детстве.

– Ты так веришь в…Небесного Отца?

– Он во мне. Голос Его все громче. И я не могу молчать, когда Он говорит моими устами!

– Значит, ты не отступишь? – с тревогой спросил Иааков.

Йехошуа не ответил.

– Сегодня я видел, как твое слово собрало людей и властвовало над тысячами! – сказал Иааков. – Расскажи мне о нем…

Йехошуа поднял на брата усталый взгляд.

– Не сегодня. Если ты насытился, иди! Мне надо побыть одному.

– Завтра я уезжаю. Увидимся ли?

– Увидимся. Храни тебя Господь.

Иааков отодвинул недоеденное блюдо и отер руки и рот. Братья обнялись. Иааков вышел и постоял у двери. Заметив Кифу, он сказал:

– Выведи меня через задний двор.

Иааков переночевал в таверне. Он рассказал Иехуде, что «мессия» их брат. Младший выслушал недоверчиво. Наутро они отправились в Сепфорис. Дома братьев стояли рядом. Несколько дней побыли с семьями и после шабат уехали в Кесарию.

Кряхтя от боли, старик с трудом поднялся по трем мраморным ступенькам и передохнул, уцепившись обеими руками за посох со значком Синедриона на набалдашнике. Округлая шапка, накрытая темно коричневым талитом, казалась несоразмерно огромной сухому телу старика и маленькому бледному личику, всегда злому из-за подагрической боли.

Двое слуг по сторонам было поддержали его под руки. Но старик отпихнул одного локтем и, пережидая боль в бедре, сквозь зубы выдавил:

– Убирайтесь.

Он пригладил седую бороду с серым пятном у нижней губы и заковылял дальше.

Навстречу Ханане из глубины комнаты, заставленной по углам высокими зажженными светильниками, вышел мужчина лет пятидесяти в халате поверх домашней одежды священника и простоволосый. Густая черная борода с проседью и пейсы на висках вились мелкими колечками. Невысокого роста, плотный и подвижный, мужчина почтительно под руку довел старика к деревянному креслу и подвинул к его ногам стульчик. Сел напротив старшего на низкую скамейку, обитую сафьяном, и облокотился о колени. Несмотря на почтительность, движения мужчины были властны.

Слуга принял у Хананы посох и неслышно отступил в полумрак за его спину.

– Пора заканчивать с Назарянином! – отдышавшись, устало проговорил старик так, словно возобновил только, что прерванный разговор. – Люди Антипы говорят, в Галилее волнения. В Ершалаиме не спокойно.

– Да, я слышал, отец. Но у них нет оружия…

– Не война страшит! А смута в умах правоверных! Кто знает, к чему арамеец призовет народ! Разрушить Храм и в три дня построить новый! Только за это он подлежит смерти!

– Не преувеличивай, отец. Он один из тех агадистов, что собирает толпы для того, чтобы недовольные нашли выход гневу.