Валерий Осинский. - Предатель.

Два года назад Езекия позвал Йехошуа для беседы в свой дом, – известные книжники хвалили начитанность и знания юноши.

Заговорили о богатых жертвах. Йехошуа напомнил место из первой книги Самуила в его споре с Саулом: неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание Его гласу? Ибо я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжения, продолжил он из Осии. Из Шеломо он напомнил, что доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота, потому что богатого и бедного создал Отец Небесный.

Добродушный Езекия спросил: нужно ли понимать это, как отказ от богатства?

Йехошуа с улыбкой процитировал из Шеломо: «…ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает!»

– Но ты молод и не опытен в делах, – сказал купец. – Что ты сам думаешь о богатстве?

– У моей семьи никогда не было большого достатка, – ответил парень. – Было время, когда мы лишились последнего. Небесный же Отец и мои знания были со мной в минуты удачи и в минуты лишений. Мне этого достаточно.

– А что же делать тем, кто не найдет в себе силы довольствоваться малым?

– Никто не служит двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Нельзя служить Богу и мамоне. Слушай голос сердца своего. Не больше ли пищи душа, а одежды – тело?

– Тебе лишь шестнадцать! Не из книг ли твоя мудрость? И откуда у тебя время на чтение?

– В книгах мы находим лишь то, что хочет услышать сердце. Кто помешает думать над прочитанным, когда другие считают тебя праздным?

С тех пор молодой ремесленник стал частым гостем купца. Езекия уважал парня не только за знания, но и за бескорыстие: Йехошуа дружил с братом богатейшего человека столицы, но ютился с матерью в лачуге и ничего не просил для себя! Поэтому когда старшая дочь сказала отцу, что любит Йехошуа, Езекия сам сходил к Мирьям на окраину, – за скромную плату Йехошуа снимал домик с мастерской, – чтобы поговорить о будущем детей. Мирьям поблагодарила за честь, и сказала сыну, что предложение Езекии избавит их от бедности. Сын ответил, что уважает Езекию, но думает о девушке лишь как о младшей сестре. Свою судьбу он видит в служении Небесному Отцу и уходит к молитвенникам. Мастерскую сдает в аренду, чтобы мать не нуждалась.

Мирьям возражать не стала: лишения научили Йехошуа упорству, он сам принимал решения. Осталось поговорить с Езекией.

Из двора купца через открытые двери на улицу доносилась веселая музыка кинор, небел, халил, манааним и тоф. Гости в саду под шелковым навесом были в той степени подпития, когда всякому вновь пришедшему радуются, как другу. Они встретили парня восторженными криками. Одни видели в будущем зяте Езекии преемника его дела и считали ровней себе. Другие чтили известность молодого ремесленника среди книжников и уважали Йехошуа и Мирьям за трудолюбие и отсутствие в парне самомнения.

Езекия, рослый силач с лицом добряка, по-домашнему лишь в расшитой тунике, пыхтя после обеда, поднялся и обнял Йехошуа. Слуги поспешно устроили лежак для нового гостя рядом с хозяином. Купец нахваливал наряд парня и мягко подталкивал его огромной пятерней к столу, а узнав, что тот насытился у банкира, тут же громогласно рассказал об этом гостям. Те одобрительно зашумели.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал Йехошуа.

– Надеюсь, ты приготовил мне добрый подарок, – радушно ответил великан. Он полотенцем отер пот со лба и отряхнул крошки из густой бороды и, дружески приобняв парня за плечи, повел его в дом.

Ревека с женщинами обедала в зале. Серебряные браслеты и длинные сережки с россыпью гранатов подчеркивали красоту ее черных густых волос и матовую бледность. Девушка снялась с топчана навстречу отцу, словно ветер сдул перышко. Езекия добродушно подмигнул дочери. Та покраснела и потупилась. Ее мать и тетка, обе в праздничных шелках, лукаво переглянулись. Подруги захихикали. Здесь считали свадьбу решенной. Йехошуа почувствовал себя обманщиком.

Хозяин и гость прошли в зал с фонтаном. Изо рта мраморной рыбки прозрачной лилией вытекала вода. На столе уже ждали кувшины вина из литого александрийского стекла, серебряные кубки и закуска. Купец было лег.

– Достойный Езекия, – начал Йехошуа, – мать рассказала, что вы навестили нас. Это большая честь для всякого войти в вашу семью. Но я не достоин ее. Утром я ухожу к мереотидским мудрецам.

Улыбка сползла с губ купца. Он представил этого смуглого красавца в грубой одежде молитвенников, бредущим по пыльной окраине города к Монтопольскому храму. Как предписывалось в Шекалим, Езекия ежегодно отсылал полсикля в храм Ершалаима, за себя, неимущих родственников и их соседей, и никто не посмел бы упрекнуть его в том, что он не предан вере. Но идти к мудрецам! Не смеется ли над ним юнец?