Валерий Осинский. - Предатель.

Йехошуа повернул в греческий район на узкую улочку убогих лачуг, таверн и бедных ремесленных мастерских. Сандалии тонули в мягкой пыли. Из сточной канавы смердело нечистотами. Люди попрятались от солнца. Лишь рыночная площадь шумела. Лавки и лотки под парусиновыми навесами пестрели товарами. Рулоны египетского папируса, посуда из литого александрийского стекла, египетские аметисты и драгоценные камни из Индии, обработанные тут же в мастерских при лавке, поделки из слоновой кости, глиняные горшки и тарелки, хомуты, сохи. Чего тут только нет!

Зеленщики то и дело освежали водой овощи и фрукты. В рыбных рядах морские твари лежали ярусами, висели на крюках под тряпками, облепленными тучами мух. Мясники лениво отгоняли от нарубленных кусков проворных бродячих собак.

На Йехошуа был новый халат и шапочка, расшитая бисером. Торговцы зазывали его на все лады, а затем бранились и кидали в след куски сухой глины.

Йехошуа прошел по улице пророка Даниила и свернул направо в один из трех иудейских кварталов. Глиняные лачуги сменили двухэтажные дома.

На мощеной белым камнем главной улице Александра теснились роскошные виллы с высокими каменными заборами и пестрыми садами. Здесь, невзирая на зной, толпился народ. Распоряжением наместника въезд в центр на верблюдах и лошадях по примеру Рима запретили. И люди, с тележками или с поклажей на головах, суматошно сновали по широкому бульвару с пальмами.

Впереди зло ругались два взмокших лектикария. Один не уступил дорогу другому, и оскорбленный носильщик, считавший, что его хозяин важнее, больно ударил невежу ассером в плечо. Вокруг потехи, перегородив движение, толпились зеваки. Но молодой франт, откинув шелковую занавеску на паланкин, уже извинялся перед желчным стариком, выглянувшим на шум из крытых носилок, и подгонял четырех рабов-эфиопов.

Еще один вельможа в низкой гексафоре расцеловался с приятелем в октофоре с кожаным пологом. Рабы терпеливо пережидали любезности хозяев, тычки и брань толпы.

Почти за десять лет жизни в Александрии Йехошуа привык к этому городу, но не считал себя своим даже в демах единоверцев. В этом городе купцов о человеке забывали быстрее, чем о раздавленной мухе. У Сераписа или Изиды просили только денег и благополучия, а – здоровья, чтобы наживать.

Перед трехэтажным дворцом с каменными воротами молчаливый распорядитель в легком шелковом халате скользнул беглым взглядом на запыленные сандалии парня. Через минуту вернулся слуга и повел Йехошуа к боковому входу с улицы Арсеонии.

Юноша был разочарован: его приняли, как слугу. Но подавил тщеславие – этот хронический недуг александрийцев.

На заднем дворе сотни две лектикариев расселись за общие дощатые столы под навесом. Им принесли разбавленного красного вина и фрукты. Тут же по двору сновали босоногие кухарки с корзинами овощей, домашние рабы и слуги в парадных одеждах.

Йехошуа взбежал по мраморной лестнице. Миновал зал с бюстами бельмооких слепцов. Слуга распахнул перед гостем резную дверь в уютный кабинет с мебелью из красного дерева. На полках, в резных коробках стояли зачехленные в кожу свитки.

На диване, обитом зеленым бархатом, скрестив ноги и переплетя на животе пальцы в золотых перстнях, полулежал грузный мужчина в шелковом халате, расшитом золотом. Рядом о пюпитр облокотился Филон. Он ободряюще кивнул Йехошуа. Тот поклонился.

Рослый и крепкий, с открытым взглядом, он не походил на тщедушных умников со слащавыми улыбочками из окружения Филона. Густые вьющиеся волосы до плеч и обаятельное лицо с правильными чертами делали его красавцем. Банкир заметил большие и сильные кисти рук ремесленника с тонкими пальцами – признак породы.

– Брат рассказал мне о тебе, – не вставая, проговорил банкир. – Почему ты решил уйти к молитвенникам? Ты молод. У тебя мастерская.

– Говори открыто, – сказал Филон Йехошуа. – Ты у друзей.

Тот почесал лоб, развел руками и обезоруживающе улыбнулся.

– Мудрецы говорят, знание берет начало в науке, мудрость – в философии, истина – в духовном опыте. Но знания умножают скорбь мудреца и обременяют ум невежды. Остается истина, то есть Бог. Может, молитвенники знают истину, если находят силы жить так, как живут, – с едва уловимым арамейским акцентом проговорил парень.

– А зачем тебе их истина? Живи, как все.

– А как живут все?

– Не знаю, – растерялся Александр. Филон улыбнулся. – Расширь мастерскую, женись и расти детей, доживи до старости в почете и уважении. Что за нелепый вопрос?