Наталья Александрова - Небо в шоколаде

Комната была просторной и светлой, освещенной двумя большими окнами, в простенке между ними возвышалась настоящая пальма в громоздкой деревянной кадке. Впрочем, в этой комнате не только пальма напоминала о далеких южных странах – на стенах, оклеенных давно выцветшими обоями, висело несколько африканских деревянных масок, рядом с ними красовалось короткое копье с широким наконечником, а в углу стоял настоящий негритянский барабан – тамтам. Еще в этой комнате было много фотографий – пожелтевшие от времени старинные снимки были здесь и там прикреплены к стенам, некоторые в деревянных рамочках стояли на столе. На этих фотографиях чаще всех можно было увидеть высокого немолодого мужчину с длинными, лихо закрученными усами, иногда – в пробковом шлеме, иногда – в широкой светлой шляпе. Этот мужчина был снят то верхом на верблюде, то вместе со спутниками в кузове старинного открытого автомобиля, то рядом с высоким походным шатром, то в компании полуголых улыбающихся негров, то вдвоем с важным арабским шейхом…

– Да, это и есть Лев Михайлович, – проговорила Елизавета Константиновна, увидев, что Лола разглядывает усатого господина на фотографиях, – он всегда брал в экспедиции фотографа, чтобы фиксировать разные важные для истории и науки моменты. Вот здесь он во время своей первой абиссинской экспедиции, вдвоем со знаменитым шейхом Азизом, а здесь он сфотографирован с известным английским путешественником, лордом Филби…

Лола вполуха слушала Елизавету Константиновну, думая о своем. Вряд ли кто-то всерьез заинтересуется африканскими масками или старым тамтамом, а никакого ценного антиквариата, который Лола ожидала увидеть в этой комнате, не было и в помине – ни старинных картин, ни офортов, ни драгоценной инкрустированной мебели, ни массивных бронзовых светильников восемнадцатого века… Вся мебель в комнате была самой обычной, советских времен, и оставляла желать лучшего; на стенах – ничего, кроме фотографий и африканских деревянных масок, – самой хозяйке вещи эти, конечно, дороги, как память, как семейные реликвии, но больше ни для кого все это интереса не представляет…

«Леньке легко говорить, – разозлилась Лола, – пойди, мол, к старухе и выясни, что у нее может быть ценного, из-за чего этот австралийский кенгуру на нее запал? Да я-то откуда знаю, что у нее по шкафам запрятано! Хотя по всему выходит, что ничегошеньки-то ценного у бабули нету… И опять-таки: Лоусон велел найти всех своих здешних родственников. Значит, он совсем не уверен, что это то, не знаю что, находится именно у старухи. Что же это может такое быть?»

Хозяйка между тем сервировала чай на маленьком столике. Она постелила красивые кружевные салфетки, явно ручной работы, достала из буфета две чашечки с блюдцами. Чашки были очень красивые, старинного тонкого фарфора, но разномастные, и Лола поняла, что это, так сказать, «остатки прежней роскоши». Сахарница тоже была очень красивая, но с чуть надколотой ручкой и с небольшой трещинкой сбоку.

Старушка извинилась и скрылась за потертой ширмой, отделявшей угол комнаты. Лола поискала собак и не нашла, не обнаружила она также и коробки с ореховым печеньем, очевидно, песики решили не ждать милости от хозяев и сами себя угостили.

Елизавета Константиновна появилась из-за ширмы в бледно-розовой блузке с кружевным воротником и в прямой серой юбке. Она переоделась, демонстрируя этим уважение к своей гостье.

Торт был разрезан, синий заварочный чайник укрыт красивым ярким петухом-подушкой. В ожидании начала чаепития Лола еще раз оглядела комнату и поймала себя на мысли, что ей здесь удивительно нравится. Большая, просторная и светлая комната, два окна красивой формы, высокий потолок, пальма в кадке, какие-то вьющиеся по стенам растения… И хозяйка комнаты – довольно-таки приятная, невредная старушка. Немножко занудлива, конечно, со своими воспоминаниями, но, если честно, гораздо приятнее слушать рассказы про старые времена, нежели чьи-то жалобы на нищету и пересказ очередного бразильского сериала.

– А в этой комнате что было, когда вся квартира принадлежала вашей семье? – спросила Лола с улыбкой.

– Прежде здесь была гостиная, – вздохнула хозяйка, – а потом мы жили в ней все вместе.

Она встала, чтобы налить чаю, и Лола заметила, что в вырезе ее блузки что-то блеснуло. Елизавета Константиновна перехватила ее взгляд.

– Это не крестик, – ответила она на невысказанный вопрос, – в то время, когда я родилась, детей не принято было крестить.