Иоанна Хмелевская - Жизнь как жизнь

«Без шляпы, — написала она. — Высокий. В какой-то одежде. В штанах».

* * *

Кшиштоф Цегна, расставшись с участковым, решил действовать самостоятельно и использовать шанс, который позволял ему самому сделать как можно больше следственных открытий. Он зашел домой, снял куртку и надел летний плащ. Правда, он понимал, что в летнем пыльнике будет холодно, но на всякий случай решил немного изменить внешность. Затем молодой человек отправился на Пулавскую.

Он внимательно исследовал двор, оглядел трех прохожих, двух мужчин и одну женщину, вышел на Пулавскую, а потом на Бельгийскую. Такой кружной путь он выбрал для того, чтобы не слишком часто проходить по подозрительным местам. Он прошелся до конца улицы, постоял там и медленно пошел к Пулавской.

Напротив интересующего его подъезда он внезапно увидел Шпульку, которую узнал с первого взгляда. Она стояла и всматривалась в окно с цветастой занавеской взглядом, полным испуга и отчаяния. Он не мог понять, что она тут делает и откуда взялся такой невероятный испуг. Он сразу заметил, что занавеска наполовину отодвинута, подумал, что это, наверное, знак для кого-то снаружи, но не мог поверить, что это знак для Шпульки. На всякий случай он решил присмотреться, перешел на другую сторону улицы и замер в тени.

Шпулька направилась вдоль по Бельгийской. Сознавая, что неподалеку притаился бандит, она чувствовала, что состоит из одной спины. Еще из затылка. Спина и затылок — единственные анатомические детали, которые у нее остались, но они разрослись на полгорода и стали очень чувствительны и ранимы. Она почувствовала, что у нее болит кожа на лопатках. Тут она не выдержала и через несколько шагов повернулась, чтобы встретиться с опасностью лицом к лицу.

Злодей без шляпы и в штанах, вопреки ее уверенности, не затаился прямо у нее за спиной. Он по-прежнему стоял там же, где и раньше, спрятавшись в тень. По другой стороне улицы шел очередной бандит, который подошел к подозрительному подъезду, огляделся и вошел внутрь. Шпулька дрожащей рукой перевернула страничку в блокноте, уронила карандаш, подняла его и стала описывать разбойника: «Низенький. Толстый, весьма. Брюнет. Кудлатая голова…» В этот момент она сообразила, что знает того, кого описывает. Это его она видела сто лет назад, когда они с Тереской стояли на небольшой площади за «Фильмом Польским», наверное, это было тысячу лет назад… или минут пятнадцать. Он как раз садился в тот навеки проклятый «фиат». Поэтому она поспешно приписала, не вдаваясь в подробности: «Это тот самый!»

Низенький брюнет не вошел в дом. Он снова появился в дверях, однако не целиком, только высунул голову, внимательно оглядывая улицу. Шпулька отпрянула в темноту. Она подумала, что больше этого не вынесет: двое бандитов, один притаился сзади, другой подкарауливает спереди… Это уж слишком, нужно обязательно связаться с Тереской, но как пройти через дом, если тот страшный кудлатый бычище стоит у входа! Господи, за что на нее свалилось такое, зачем ей все эти приключения, зачем миллион лет назад она позволила вытащить себя из тихого, безопасного, спокойного дома? Она блуждает в мокрых потемках уже целые тысячелетия, участвует в кражах, подкарауливает бандитов, чужих и знакомых, которые, в свою очередь, несомненно, подкарауливают ее…

Кшиштоф Цегна увидел зрелище, которое его очень обеспокоило. Шпулька стояла в темноте, словно вросла в тротуар. У подъезда подозрительного дома стоял брюнет и переговаривался с кем-то, кто находился в глубине подъезда. Инстинкт подсказал Цегне, что брюнет вот-вот подойдет к Шпульке и тогда случится нечто непоправимое, невероятно губительное. Он не имел ни малейшего понятия, что может сделать или сказать Шпулька, но совершенно точно знал, что любые ее высказывания окончательно испортят ему всю работу. Не долго думая он вышел из-за колонны и быстрым шагом тихонько подошел к Шпульке.

Занятая бандитом в дверях, Шпулька потеряла из виду бандита за колонной и совершенно о нем забыла. Ее паника достигла своей высшей точки. Когда Кшиштоф Цегна бросился к ней с воплем: «Ну, наконец-то! Добрый вечер, дорогая!», она не завопила изо всех сил только потому, что у нее перехватило дыхание. Она ахнула, ей стало нехорошо, она закрыла глаза и всей тяжестью повисла на руке Кшиштофа Цепш. У него еще успела мелькнуть мысль, что сегодня вечером он обречен на роль героя-любовника и что его обвинят в совращении малолетних.

— Здоровайтесь же со мной! — потребовал он взбешенным шепотом. — Ну, живее!