Фредерик Дар - Не спешите с харакири

Через несколько минут на палубу выводят Толстяка. Он на ходу натягивает свои шмотки, отпуская при этом соленые морские словечки в адрес японских яхтсменов. Тут мне в голову приходит одна из самых безумных и нахальных идей за всю мою славную карьеру.

Мне нужно срочно задействовать Толстяка, пока он еще на посудине. Это наш последний шанс. Для этого я должен переговорить с ним таким образом, чтобы нас никто не понял. Так как старый хрыч говорит по-французски, я должен буду воспользоваться герметичным языком, доступным только для понимания Толстяка.

– Эй Берю, растопырь свои хлопалки, кореш! – кричу ему я.

– Черт возьми, на фига ты сюда вертанулся?! – восклицает мой благородный друг.

– Я тут решил сварганить салат не по сезону, чувачина, и нам в цист кидануть муриков со шпейками, чтоб ты слындал. Зацепи четырехшнифтового бабая и торцани его в мою скорлупку, а сам линяй макитрой вниз!

Старый япошка трясется от возмущения.

– Молчать! – кричит он. – Или говорите по-французски! Я не...

Он не успевает закончить фразу, так как Громила делает ему свой very famous 34номер высшего пилотажа. Пока желтолицые разворачивали веревочный трап, он сиганул вперед, и не успевает месье и глазом моргнуть, как папаша Божий одуванчик летит за борт. Старичок вопит, как ошпаренный мартовский кот и мешком плюхается на дно моего катера. Я, как могу, смягчаю его падение, но несмотря на все мои старания, он хлопается хлебальником об палубу и напрочь освобождается от зубов. Его доминошки, родные и вставные, рассыпаются по настилу, как горстка риса. Он в полном отрубе. Я поднимаю его и прижимаю к себе.

Телохранители не решаются стрелять. Они находятся в полной растерянности. В Берю вцепляются трое узкоглазок. Он отчаянно отмахивается от них. Мой друг рвет и мечет; от его красивого синего пиджака в белую полоску, как испуганные чайки, летят в воздух клочья. Наконец, ему удается прыгнуть за борт вместе с намертво вцепившимся в него бульдожкой. Двое борцов плюхаются в j`jnl-нибудь метре от катера. Вода ничуть не охлаждает их пыл. Сын страны восходящего солнца водружает свою граблю на шею Берю и медленно перекрывает ему доступ кислорода. Мой медный Толстяк, не очень-то дружащий с водой, отбивается как может – а в этой мокрой стихии может он плохо – и вскоре начинает пускать пузыри. Тогда свободной рукой я навожу свою волыну, и забодяживаю пульку в чан япончика. Грохот выстрела смягчается нежным бульканьем морской воды... Обидчик Берю идет ко дну, оставив за собой на поверхности красную ленточку крови.

– Быстрее залезай в лодку! – кричу я Толстяку.

На борту яхты продолжается замешательство. Благодаря присутствию Биг Бонзы на моем катере, его головорезы отказываются поливать меня свинцом из страха укокошить своего благодетеля.

Отфыркиваясь, его Толстейшее Величество карабкается на борт моей посудины. Его потуги способны вызвать крен у танкера. Я чуть было не принимаю морскую ванну, но, к счастью, мое копыто застряло в щели настила, и мне удается избежать купания in extremis 35(как говорят в Ватикане).

– Занимай место за штурвалом. Толстяк. Отпусти черную ручку, затем нажми на белую.

Он четко выполняет команды, продолжая отфыркиваться и сохраняя устойчивый багрянец. Мотор дико взывает, и катер мчится вперед.

Ребята на яхте до слез огорчены нашим отъездом.

Когда нас разделяет полмили водного пространства, Толстяк позволяет себе оглянуться назад.

Он сияет, как лучи восходящего солнца на лбу медного Будды.

– Знаешь, Сан-А, – взволнованно начинает он, – ты знаешь...

Он трясет своей бесшабашной башкой.

– Ввек не забуду, что нам удалось отмочить! Самый потрясный номер за все наши гастроли, скажи, дружище!

– Я говорю, Толстяк!

Он протягивает мне свою широкую ладонь, густо покрытую с тыла шерстью.

Мы обмениваемся крепким взволнованным шейк-хэндом 36.

– А что сейчас? – спрашивает Толстяк.

Мы заходим в тихую бухточку. Я подозрительно оглядываюсь по сторонам.

– Сейчас присмотри за папашей, а я займусь всем остальным.

Я кидаю свои штиблеты, носки и штанцы на прибрежный песок. Затем разворачиваю лодку носом в открытое море и прихватываю веревкой рычаги газа и переключения скоростей.

Я прыгаю в воду предварительно дернув разом за обе веревки. Катер резко стартует, оставляя за собой шлейф белой пены. Освобожденный от груза человеческих тел, с заблокированным до упора рычагом газа, он стремительно уносится в голубую даль. Когда я надеваю брюки, он превращается в маленькую черную точку на горизонте.