Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Бега (пер. Л.Стоцкая)

– Сядет он, как вы думаете?

– Если ему пришьют Завейчика, то сядет.

– Пришьют, – заверила я собравшихся. – Я уже про это знаю. Он предусмотрительно завернулся в одеяло Моники, но не подозревал, что линяет.

– Одеяло?

– Не одеяло, а Василь. У него с головы волосы падали и остались на подголовнике. Я же всегда считала, что подголовники в машине – глупость! Ручаюсь, что уж теперь-то Василь меня в этом вопросе поддержит.

– Большой клок выпал?

– Нет, если точнее, то пара волосков. В милиции эти волоски сохранили, сравнили, пусть теперь Василь объясняет, с какой стати он сидел за рулем в машине Завейчика.

– Он может утверждать, что Завейчику стало плохо, а он довез его до дома. И оставил живым.

– Говорить-то он может все, что угодно, но корысти с этого не получит. Потому что в таком случае за каким лешим он отвез машину на Центральный вокзал? Во-вторых, нашли орудие.

– Какое?

– Эту палку с шаром на конце. У него действительно была такая штука…

С искренним удовлетворением я рассказала, как запаниковавший Василь, покинув дом тетки, положил орудие убийства в машину под сиденье. Видимо, он намеревался где-нибудь его спрятать, может быть, выбросить, но погубила его собственная хитрость. Приехал он к тетке не на своей машине, а на машине зятя, Антчака, свою машину оставил возле их виллы, ему не хватало времени на прочие махинации. Он вернулся и боялся переложить палку с шаром из одной машины в другую, потому что всюду шатались люди. Было воскресенье, роскошная погода, и все высыпали в садики или на прогулки с собачками. Палка осталась у Антчака, и там ее обнаружили. Отпечатков пальцев там – вагон. Не мог же Василь во время разговора с Моникой Гонсовской надевать перчатки. Блокнот Завейчика абсолютно задурил ему мозги, и в результате Василь сделал рекордную глупость. Кроме того, одеяло Моники лежало у его сестры. Предполагается, что и одеяло он должен был уничтожить, но не успел.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила с интересом Мария.

– От полиции. В порядке исключения в этом деле меня с самого начала никто не подозревал, зато я получала от них бесценные сведения. Мне из благодарности рассказывали всякие вещи, а вчера рассказали остальное. Самым важным оказался визит Подвальского к тетке Моники, я вовремя о нем доложила, они нажали на газ и успели все сделать как надо. Если бы только я промедлила, Василь уничтожил бы все замечательные улики.

– И почему же ты, Метя, молчал как рыба про все про это? – горько упрекнула его Гонората. – Ничего не рассказывал, а я столько наволновалась и нанервничалась!

– Она наволновалась! – вознегодовал Метя. – Ну ладно уж, теперь я могу вам сказать… Мне ведь тоже в свое время приставили бритву к горлу. Какие-то жуткие гориллы, замаскированные страшно, велели мне отцепиться от Василя, потому что, каюсь, я все-таки пытался вынюхивать. А потом, наверное, мне просто так везло, потому что куда ни сунусь – всюду натыкаюсь на его гешефты. И я уже сам не знал, куда глаза и уши девать, он ведь меня еще раза два через посредников предупреждал, а в последний раз, видимо, собрался меня окончательно с этого света убрать. Я что, должен был вам все это рассказывать, чтобы еще и вас под удар ставить?! А кто такой Василь, я и вправду не знал и до сих пор не имею понятия, в него ли я так вглядывался на том банкете!

– В него, – подтвердила я. – Он так сказал на допросе. С первой секунды он признался во всех этих лошадиных махинациях и стал сваливать на всех и вся вокруг. На тебя тоже. Все, дескать, обо всем знали и принимали в этом участие, а ты и вовсе принуждал всех к чему-то там силой взгляда. Что ты на него на том банкете смотрел с уголовно наказуемой угрозой.

– Свинья…

– Да еще какая! Но убийство он отрицает, хотя ему это все равно не поможет. Он чуть не свалился замертво, когда услышал про волосы на подголовнике и про палку с шаром, он даже пробовал оправдываться, будто Завейчик у себя дома упал и ударился головой о мебель. Дескать, он при этом был, но помогать ему не стал, потому что решил, что тот пьян. Несет, короче говоря, всякую ахинею и рассчитывает, что это ему поможет.

– А конюший Репы? – спросила Мария. – Его-то наконец выкинут?

– Уже выкинули. Репа ожил. Оказывается, что он только со страху изображал дружеские отношения с ним, а теперь с удовольствием на него жалуется. Это он достал снотворное для лошадей и оказал давление на ребят, а Черский его собственноручно поймал возле лошади с ведром воды, да еще и перед самым заездом. Без Василя конюший этот – ноль, ему еще пришьют укрывательство убийцы, ведь по всему видно, что про Дерчика он знал. Зато ничего не сделают ни ломжинской мафии, ни букмекерам, потому что на них нету уголовного кодекса.