Элизабет Питерс - Проклятье фараона

Притча увлекла самого рассказчика; глаза его заблестели, всегда бледные щеки окрасились румянцем.

– Но у Баты было волшебное, говорящее стадо. Каждое животное, заходя в хлев, предупреждало своего хозяина о том, что старший брат спрятался за дверью и хочет его убить. Бата убежал из дому, Анубис бросился за ним в погоню. Всемогущие боги, зная, что Бата ни в чем не виновен, разделили братьев рекой, полной крокодилов. И тогда Бата с другого берега окликнул Анубиса и рассказал, как все было на самом деле. А в доказательство того, что неповинен, он отрезал себе... э-э...

Мистер Вандергельт ухмыльнулся, глядя на зардевшегося как девушка немца.

– Вряд ли мы найдем пристойную замену, фон Борк, – протянул Эмерсон. – Собственно, этот акт не вписывается в дальнейший сюжет. Опустите его. И продолжайте.

– Ja, Herr Professor. Бата сказал, что пойдет в Долину Кедров и оставит свое сердце в дупле самого большого дерева. Если пиво в кружке Анубиса, сказал Бата, будет прозрачным, значит, он жив. Если пиво помутнеет, значит, с ним что-то случилось. И тогда Анубис должен будет найти и вернуть Бате его сердце.

Леди Баскервиль уже давно вздыхала, закатывала глаза и ерзала в кресле. Наконец не выдержала:

– Сколько можно! Что за бессмыслица? Ничего глупее...

– Это сказка, леди Баскервиль, – напомнила я. – А в сказках вообще мало смысла. Продолжайте, Карл. Анубис вернулся и расправился с женой...

Первый и последний раз Карл позволил себе меня прервать:

– Ja, Frau Professor. Анубис раскаялся в своей несправедливости к младшему брату. Бессмертные боги тоже жалели юношу и решили подарить Бате женщину, прекраснейшую в мире женщину, чтобы она скрасила его одиночество. Бата полюбил женщину и сделал ее своей женой. Но она принесла в жизнь Баты страдания и зло. Однажды река украдкой похитила локон женщины и отнесла фараону. И так ароматны были волосы красавицы, что фараон приказал разыскать незнакомку и послал на поиски целое войско с золотом и драгоценностями. Алчная и неблагодарная женщина, увидев сокровища, предала мужа. Она показала солдатам огромный кедр, в дупле которого Бата спрятал свое сердце. Солдаты срубили дерево, Бата пал бездыханным, а его неверная жена стала возлюбленной фараона. Увидев, что пиво в его кружке помутнело, Анубис отправился на поиски. Долго искал он брата, но нашел. Опустил его сердце в кружку с пивом; Бата выпил и ожил. Но женщина...

– Отлично, Карл! – встрял Эмерсон. – Позвольте мне закончить – вторая часть еще длиннее и сумбурнее, чем первая. В двух словах... Бата отомстил изменнице и сам стал фараоном.

– В жизни не слышала подобного вздора! – прервала гробовое молчание леди Баскервиль.

– Все сказки – вздор, – отозвалась я. – Тем и хороши.

"Притча о двух братьях с легкой руки леди Баскервиль была признана вздором, а ссылки на нее мадам Беренжери – ничем не объяснимым вывертом больного ума. Эмерсон всеми силами пытался увести беседу от скользкой темы, но в самом конце ужина вдруг подкинул еще более опасную приманку:

– Сегодня ночью я буду дежурить в гробнице! Завтра тайна будет раскрыта, и мы наберем столько рабочих и сторожей, сколько понадобится. До тех пор возможность ограбления, хоть и небольшая, но остается.

Американец от столь неожиданного заявления выронил вилку:

– Какого дьявола вы несете...

– Что за выражения, дражайший Вандергельт! – укоризненно покачал головой Эмерсон. – В присутствии дам... И чему вы удивляетесь? Я жду последнюю улику, не забыли? В записке будет сказано «да» или «нет». Если «да»... Представить только! От одного-единственного слова зависит судьба человека.

– Переигрываешь, – едва слышно выдохнула я, наклонив голову.

Эмерсон насупился, но намек понял.

– Итак, все поужинали? Отлично! – провозгласил он. – Пора на покой. Извините, леди и джентльмены, что тороплю вас, но мне хочется поскорее вернуться в Долину.

– Значит, вы уже откланиваетесь, Рэдклифф? – с нажимом спросила хозяйка. К грубостям Эмерсона она всегда была снисходительна.

– Ну нет! Сначала угощусь кофе! Не дай бог, засну.

На пути в гостиную ко мне присоединилась Мэри.

– Что все это значит, миссис Эмерсон? Какое отношение эта притча имеет к смерти мамы?

– Может, и никакого, дитя мое. Мы по-прежнему блуждаем в густом тумане, не видя дороги, на что-то натыкаясь и падая.

– Ах, как мы все сегодня поэтически настроены! – раздался насмешливый голос О'Коннелла.

Профессиональную маску гоблина я сразу узнала, однако в глазах репортера мне почудился особенно зловещий блеск.