Фредерик Дар - Два уха и хвост

И вот губы дорого короля Франции, еще кривятся от совсем недавнего смеха. Он позволяет мне говорить жестом руки, исполненным такого благородства, что спрашивается, с чего он вдруг потащит розы, вместо геральдической лилии в Пантеон, когда ему придет быть президентом?

Я говорю. Повествую о деликатной миссии по поиску чемоданчика, уведенного у америкосов. О моей в высшей степени дьявольской хитрости для его ненавязчивого возвращения, как будто ничего не произошло, ни слухом, ни духом: просто сгорело себе все дотла. Затруднения ответственных по поводу, куда его засунуть, пока парни из ЦРУ не пришлют кого-нибудь забрать экстракт смерти.

Президент тяжко вздыхает.

— Что в нем содержится?

Он начинает семафорить глазом, поскольку шальной лучик солнца пробивается сквозь дождь и проникает в окно, заливая августейшее лицо августейшей особы.

Роже замечает солнечную дерзость и поворачивает кресло главы государства на несколько градусов вокруг своей оси, чтобы он больше не щурился.

Я объясняю президенту, что речь идет об образцах вируса сверхбыстрого распространения, вызывающего у пораженных сон, а затем смерть со скоропостижным погашением долгов, как говорит Берю. Согласно прикидкам, сообщенным нам конфиденциально, одна единственная открытая банка повлечет смерть многих тысяч людей, прежде чем удастся справиться с бедствием. И то для этого нужно иметь возможность провести прививку всего населения. Но вакцина еще только в экспериментальной стадии. Поэтому штатники, желая выиграть время, и обратились к нам, когда узнали, что банда, завладевшая банками из-под варенья, базируется во Франции.

Президент слушает, с виду не особо затронутый. В какой-то момент, когда я прерываюсь, августейший принимается мурлыкать бархатным голосом, который я, кажется, узнаю: «К себе домой заходит он, Наполеон, Наполеон…»

Роже говорит ему: «Тсс, тсс», призывая к порядку; слухи и так уже вовсю шу-шу-шу про то, что… Тебе известно? Будто бы он вовсе не он, а Тино. Хочу сказать, я знавал Тино, у него точно было родимое пятно вот здесь, видишь?. И еще одно вон там… Но пластическая хирургия сделала свое дело в конечном счете. И живем в такие странные времена. Если рассказать народу всю правду, резко возрастет число сердечных приступов.

Момент пробуксовки проходит. И Прославленный поверх губы интересуется:

— Вам, стало быть, надо вернуть этот чемоданчик, если я правильно понял?

И добавляет совсем тихо, про себя, с мелодичным придыханием: «Ах, Маринелла, останься еще, чтоб горячо до самой зари петь эту румбу любви».

— Действительно, господин президент, именно в этом моя задача. Но чтобы добиться успеха в операциях подобного рода, следует располагать расширенными полномочиями. Я бы хотел создать особую бригаду с ограниченным штатом, подотчетную исключительно вам одному. Она будет состоять из нескольких решительных людей, умеющих действовать скрытно. Однажды, при гнусном и отвратительном прежнем режиме, я уже предпринимал попытку учредить с согласия министра отдельную полицию, но поскольку мы проживали тогда под постоянным иерархическим контролем, она, в конце концов, была распущена, хотя и показала себя очень эффективной. Я предполагаю вернуться к этой идее, но уже в другой форме.

Личный секретарь президента объявляет, что пора принимать делегацию органов выделения.

Президент примерно на миллиметр поднимает веко, что означает: «Знаю, знаю, сейчас, Эрнест».

Я смотрю на Роже.

Роже хлопает меня по плечу.

И президент отточенным жестом берет лист своей бумаги с шапкой: Французский дом и сыновья, Импорт, Экспорт, Инфляция, Девальвация, Срочные военные поставки, Экспедиционные части на заказ . Он кладет его на сафьяновый бювар; затем хватается за стилограф уже устаревшей модели: галалитовый корпус, автоматическое наполнение, перо из золота семьсот пятидесятой пробы. Продолжая держать бюст идеально прямо и нашептывая: «О, Корсика, остров любви, земля, где я появился на свет…», он набрасывает строчки с той же жизнерадостностью, с какой 11 ноября парафирует золотую книгу Триумфальной Арки, пристроив свой сноп на памятную плиту.

Я считаю помянутые строки. Они быстро накапливаются, размашистые, красивые, изящные. Пять, шесть, семь, восемь… Здесь пауза на раздумье. Снова движется дальше: девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Теперь подпись. Он начинает ее, прерывается, чтобы повернуться к секретарю: