— Они были разделены на две группы: одна на мотоцикле, другая в автомобиле…
— Кто завалил мотоциклиста?
— Один тип из автомобиля.
— А ты находишь нормальным, когда пришивают сообщников в ходе операции? Обычно, сведение счетов начинается именно в момент подведения итогов.
— Ну, с одной стороны…
— Лефанже и Люретт?
— Они в погоне за парнями…
Мне остается лишь надеяться.
— Что нам делать? — спрашивает Пин.
— Сходите в кино, вроде как вышел новый фильм с Бельмондо, в котором полиция торжествует.
Я отключаю связь.
Матиас покидает свой секретарский стол и снимает с вешалки плащ, подбитый искусственным мехом, имитирующим норку до того правдоподобно, что ты легко его примешь за настоящего кролика.
— Вернусь скоро, — объявляет Рыжий.
— Куда ж ты, сынок?
— Ну так в морг. Ведь туда отвезут труп мотоциклиста. Если у нас больше нет живых для допроса, попытаемся, по крайней мере, заставить говорить мертвых!
* * *
Спустя полчаса, трое америкосов, сопровождаемые тремя фривольницами, выходят из кабинета, порядком потрепанные любовными игрищами и в сильном расслаблении.
— Hello, baby, мы идем принять drink с дамами, присоединитесь к нам?
— Нет, ни в коем случае, мне еще нужно перебрать десять кило чечевицы к ужину.
— Мы в отеле Стойло , — предупреждает меня раскитаизированный китаец, — будут какие новости, дайте знать.
— Можете на меня положиться!
И вот, наконец, я один. Все вокруг идет наперекосяк. Но, в конце концов, у меня есть мозги. Любой другой на моем месте растерялся бы и запаниковал. Я же сохраняю спокойствие. Я умею управлять событиями, и когда они пытаются обгадить меня с головы до ног, раскрываю свой противодерьмовый зонтик. Рассказывал ли я, как звонили однажды спросить, не хотелось бы мне войти в состав Гонкуровских лауреатов? Естественно, я сачканул в кусты, как выражается Грузный. Ты соглашаешься в минуту слабости, чтобы никого не обидеть, и вот уже проводишь жизнь на телефоне, обещая премию всем тем, кто что-нибудь написал или издал. Частенько я читаю, как газеты и журналы злословят по поводу моих отказавшихся коллег. Они не садятся на место. Они не желают принимать на себя обязательства. Приведу пример с мадам Эдмонд, которую пытались выбрать. Ее умоляли стать лауреатом. Она ни в какую. После чего, вынужденным образом, пришлось вручать премию Гастону за знаменитый многотомный роман под названием Провансаль . Дело там происходит в цивилизованном обществе, отшлифованном до блеска (не наждачным камнем), отшлифованном в смысле хороших манер.
Несмотря на постоянно возрастающую разболтанность, старая гвардия остается безукоризненной. В доказательство приведу пример прочно укоренившегося образа. У меня есть друг актер, которого я, правда, давненько не видел. Его зовут Мюссон. Высокий человек с чопорным видом. Он занят, что называется, на маленьких ролях, но работает, как одержимый; ты встретишь его в каждом фильме. Тебе не обязательно известно имя, но ты знаешь его самого, вся Франция его знает. И кого он играет? Я назову тебе роли: метрдотель, гробовщик, академик или министр, очень редко кто другой, и это доказывает, насколько перечисленные профессии родственны, совместимы, почти взаимозаменяемы. Кто привел их к общему знаменателю? Мюссон! Высокий тип со строгой внешностью, церемонный (но утонченно церемонный), с таким лицом, словно верит исключительно в благопристойность. Мюссон! Пользуясь случаем, передаю ему привет; я никогда не забываю добрых знакомых. Смотри хорошенько титры в конце; большинство зрителей встают с места, когда те появляются на экране. Они совершают ошибку; фильм на самом деле заканчивается не раньше, чем экран становится белым. Читай все, ты непременно найдешь Мюссона. Министр Внутренних дел (в крайнем случае, префект полиции): Мюссон! Метрдотель: Мюссон. Академик: Мюссон… Звезды бледнеют, Мюссон живет. В сущности, в этом и есть настоящая звездность, в постоянстве. Камердинер, академик, то есть, класс! Я хочу создать клуб Мюссона. Полосатая жилетка или зеленый мундир; гробовщик или разоруженный министр, попробуй найти различия… Давай, валяй, я подожду тебя здесь. Приятной апатии, господа.
Ну что ж, ладно, выбираюсь из этого умственного заноса, чтобы звякнуть профессору Лопушляпу. Я еще не проронил по его поводу ни слова. Это главный сюрприз. Как хорошему писателю детективов, мне следовало бы приберечь его на самый конец. Однако я не являюсь хорошим детективным романистом. Для часовщика у меня чересчур толстые пальцы. Даже перед мотором тачки я теряюсь. Смотрю на него с недоверием. В машине мне известны только ее дырки, как и в дамах. Та, через которую заправляют бензином, и та, в которой проверяют уровень масла; конец перечисления.
Читать дальше