Шарль Эксбрайа - Не сердитесь, Иможен! Возвращение Иможен

– Одну минутку! Прошу вас…

Кумушки разом смолкли. Несмотря на то, что Уильям сидел под каблуком у жены, им он внушал почтение. Все три давно овдовели и, успев забыть о мужских недостатках, теперь идеализировали сильный пол в целом.

– Ну? – осведомился бакалейщик.

Они собирались было с прежним рвением выложить потрясающую весть, но Элизабет заткнула товаркам рот.

– Вот что, Уильям Мак–Грю, лучше б вы доделали дело, а не вмешивались в то, что вас ничуть не касается.

Все три дамы подумали, что бакалейщица малость перегибает палку и напрасно так унижает собственного мужа. А тот, смутно ощущая поддержку, ответил спокойно, как человек, уверенный, что на его стороне сама справедливость:

– По–моему, миссис Мак–Грю, у себя в доме я имею полное право знать, в чем дело.

– На вашем месте, Уильям, я бы поостереглась говорить о правах! Мужчина, не способный создать семью…

Уильям Мак–Грю опустил голову. Весь Каллендер знал, что он не может иметь детей, но, по мнению трех кумушек, постоянно напоминать парню о его несчастье да еще на людях – просто ненужная жестокость.

– Вот что я вам скажу, Элизабет Мак–Грю, – горько, но с достоинством проговорил Уильям. – Господь не слишком жалует жен, не почитающих того, кого Небо дало им в мужья, и когда–нибудь за это придется ответить!

– Доделайте–ка лучше работу, а разговоры отложим на потом!

У миссис Шарп вдруг вскипела кровь, и, даже рискуя прогневить бакалейщицу, она крикнула:

– Иможен Мак–Картри вернулась!

Новость произвела столь сильное впечатление, что Уильяму пришлось крепко вцепиться в край люка, иначе он неминуемо рухнул бы вниз. А уж каким чудом он не выронил полную корзину бутылок – вообще навсегда останется тайной. Старые болтуньи с жадностью следили за его реакцией.

– Что ж, я не сказал бы, что ваше известие меня огорчило, – восстановив равновесие, заявил Мак–Грюк. – Я глубоко уважаю мисс Мак–Картри, эту истинную дочь Шотландии и славу Горной страны!

Выбравшись наконец из люка, он совсем тихо закончил:

– А многие из тех, кто ругает мисс Мак–Картри, и в подметки ей не годятся!…

Миссис Шарп, миссис Фрейзер и миссис Плери облизнулись, предвкушая бурную семейную сцену. Муж не называл никаких имен, но сравнение показалось Элизабет оскорбительным, и она чуть не осыпала Уильяма отборной руганью, однако, вовремя вспомнив о своем хорошем воспитании, предпочла изображать незаслуженно задетую безупречную супругу.

– Уильям Мак–Грю, вы…

– Куда поставить керосин, Элизабет?

Этот прозаический вопрос вмиг разрядил царившее в лавке напряжение.

– На последний ящик, рядом со всяким хозяйственным инвентарем, – механически ответила миссис Мак–Грю.

И все три посетительницы сразу поняли, что их надежды не оправдались.

Питер Конвей без всякого воодушевления обрабатывал сосновую доску, еще толком не зная, на что ее пустить, как вдруг в окно просунул голову маленький Нейл Мак–Фадден.

– Эй, мистер Конвей!

Коронер–плотник поднял голову.

– Что тебе нужно, Нейл?

– Вы знаете новость?

– Какую?

– Мисс Иможен Мак–Картри приехала!

Мальчишка убежал, и в мастерской еще долго отдавалось звучное эхо его шагов, а Питер Конвей, застыв как вкопанный, обдумывал известие. Когда же наконец смысл сказанного полностью дошел до его сознания, плотник бросился к телефону и таким тоном заказал торговцу деревом из Данблей–на Дермоту Мак–Интошу партию досок для гробов, что тот всерьез подумал, уж не обрушилась ли на Каллендер какая–нибудь страшная эпидемия.

Войдя в зал заседаний мэрии, Гарри Лоуден с досадой отметил, что никто, видимо, даже не заметил его появления. Муниципальные советники, обступив секретаря Неда Биллингса, ловили каждое его слово. Раздававшиеся время от времени возгласы достаточно красноречиво свидетельствовали о всеобщем страстном любопытстве. На мгновение Лоуден заподозрил заговор против его особы, но здравый смысл подсказывал, что в подобной ситуации противники вели бы себя куда сдержаннее. Впрочем, Нед, заметив мэра, отстранил всех прочих и тут же бросился к нему.

– Гарри! Вы в курсе?

– Чего?

– Иможен Мак–Картри вернулась!

У Лоудена вырвалось одно из самых страшных ругательств, какое когда–либо слышали на шотландской земле. Однако он умел действовать в экстремальных ситуациях. Мэр выпрямился и тем зычным, повелительным голосом, что так смущал конкурентов во время избирательных кампаний, прогудел: