Шарль Эксбрайа - Не сердитесь, Иможен! Возвращение Иможен

Теперь уже почти весь зал замер, выжидая, на чью сторону склонится чаша весов. А мисс Мак–Картри так величаво и возвышенно, что у потрясенного Мак–Рея захватило дух, воскликнула:

– Вспомните, Питер Конвей, шотландцам не впервой предавать несчастную гонимую женщину!

Этот прямой выпад больно задел почти всех присутствующих. Никто из них не забыл давней подлости, совершенной во имя реформаторской церкви. И даже теперь, четыре века спустя, шотландцев терзали угрызения совести. Что до Иможен, то она сейчас воображала себя Марией Стюарт в Керрберрихиле, лицом к лицу с коварно покинувшими ее войсками. И мисс Мак–Картри держалась с гордостью и достоинством королевы–мученицы. Все умолкли. Как генерал, уже державший победу в руках и вдруг увидевший беспорядочное бегство своих солдат под неожиданным натиском противника, Гарри Лоуден попытался спасти положение:

– Никакие уловки вам не помогут, мисс!

Но Иможен с удивительной, чисто женской логикой презрительно бросила:

– Я всегда подозревала, Гарри Лоуден, что вы продались англичанам!

Никто не сумел бы объяснить, на чем основано это обвинение, но стоило упомянуть исконного врага – и вся аудитория ощетинилась. Мэр на секунду опешил, но быстро взял себя в руки.

– К вашему сведению, мисс Мак–Картри, моя мать была урожденной Фергюсон из Перта, а мой отец…

И тут Питер Конвей позволил себе нанести удар ниже пояса.

– Который? – вкрадчиво осведомился он.

Оскорбительность вопроса была столь чудовищна, что до Гарри не сразу дошел его смысл. Зато Нед Биллингс, отличавшийся куда большей живостью ума, громко фыркнул. Зал притих.

– Что вы, черт возьми, хотели сказать, Конвей? – зарычал мэр.

– А то, что никто толком не знает, то ли вы сын своего законного отца, то ли Питера Мэттьюза, бродячего торговца–англичанина, утешавшего вашу маменьку субботними вечерами, когда супруг задавал ей хорошую трепку!

Не говоря ни слова, Лоуден снял пиджак и, аккуратно сложив, повесил на спинку стула.

– Когда я с вами управлюсь, Конвей, вас придется отправить в пертскую больницу, – процедил он.

У коронера пересохло во рту. Он с мольбой посмотрел на Иможен, и мисс Мак–Картри немедленно бросилась на помощь.

– Поразительно, – прогремела она, – что такой старинный шотландский городок, как наш Каллендер, избрал своим мэром какого–то паршивого английского ублюдка!

В воздухе запахло сражением. Услышав воинственный клич Лоудена, противники мисс Мак–Картри собрались вокруг мэра. Многие растерялись, понимая, что Иможен хватила через край – в глубине души Гарри не такой уж скверный тип и достаточно похож на покойного отца, чтобы его чисто шотландские корни не вызывали сомнений.

– Гип–гип ура, мисс Мак–Картри! – не в силах сдержать ворторга, гаркнул Хэмиш Мак–Рей.

Но Иможен не дала аудитории сообразить, стоит ли поддержать призыв журналиста – чувствуя, что переживает поистине исторические минуты, она громко затянула «Марш Роберта Брюса». А разве можно усомниться в правоте того, кто поет старый шотландский гимн? Уильям Мак–Грю первым показал себя достойным соратником Иможен, чуть–чуть опередив Теда Булита и Томаса, официанта из «Гордого Горца», потом к ним присоединились Питер Конвей и даже Нед Биллингс, который таким образом открыто встал на сторону врагов мэра. Доктору Элскоту весь этот шум живо напомнил молодость, поэтому он тоже вплел свой голос в общий хор одновременно с Хэмишем Мак–Реем. Только женщины еще сохраняли враждебность. Однако вскоре от них отделилась миссис Элрой и, как и ее муж Леонард, встала рядом с Иможен. Маргарет Булит, повинуясь свирепым взглядам супруга, тоже покинула лагерь противника. Так началось повальное бегство. Не выдержав, преподобный Родрик Хекверсон запел с теми, кого, казалось, поддерживает сам Бог, и скоро вся середина большого зала мэрии, взявшись за руки, увлеченно пела «Марш Роберта Брюса». В глубине, там, где обычно располагался президиум, закрыв лицо руками, рыдал Гарри Лоуден. Кейт Мак–Каллум безуспешно пытался его успокоить. У окна миссис Мак–Грю, миссис Шарп, миссис Плери, миссис Фрейзер и мисс Флемминг являли собой последний оплот оппозиции. Гастингс, Мак–Клостоу и Тайлер наблюдали за этой сценой от двери. Первый – с веселым любопытством, второй – со все возрастающим раздражением, а третий – с тревогой, ибо опасался дальнейшего хода событий. Наконец хор умолк, и публика начала потихоньку разбредаться. Инспектор остановил Питера Конвея.