Блейк Крауч - Сосны. Заплутавшие

Еще два шага – и он почти споткнулся о нее.

Удержался и, качнувшись, сделал шаг назад.

Сперва он увидел красный огонек тлеющего табака, а потом, когда глаза привыкли к разгорающемуся лунному свету, увидел за сигаретой девушку.

– Простите, – сказал Пилчер. – Я вас не заметил.

Она взглянула на него снизу вверх, подтянув колени к груди. Глубоко затянулась сигаретой – огонек вспыхивал и угасал, вспыхивал и угасал.

Даже при скудном свете было видно, что она не из здешних студенток.

Дэвид опустился на колени.

Она бросила на него быстрый взгляд.

Она дрожала.

Рюкзак, лежащий рядом с ней на траве, был набит битком.

– Вы в порядке? – спросил он.

– Да.

– Что вы тут делаете?

– А какое вам дело, блин? – Она продолжала курить. – Вы что, типа здешний профессор?

– Нет.

– Ну, и чего вы тут делаете в темноте и на холоде?

– Не знаю. Просто мне нужно было на минутку убраться от людей. Привести в порядок мысли.

– Мне знакомо это чувство, – сказала она.

Когда луна выбралась из-за шпилей усадьбы, свет ее озарил лицо девушки.

Ее левый глаз были черным, припухшим, полузакрытым.

– Вас кто-то ударил, – сказал он и снова посмотрел на ее рюкзак. – Вы сама по себе, одна-одинешенька?

– Конечно, нет.

– Я вас не выдам.

Она докурила сигарету почти до пальцев. Отшвырнув окурок в траву, вытащила из кармана новую сигарету и зажгла.

– Вам не позавидуешь, знаете ли, – сказал Дэвид.

Она пожала плечами.

– Хуже уже не будет, верно?

– Вы можете умереть.

– Да, это будет так трагично.

– Сколько вам лет?

– А вам сколько?

– Пятьдесят семь.

Дэвид сунул руку в карман, нашел бумажник и вытащил из него все наличные.

– Тут чуть больше двухсот долларов…

– Я не собираюсь делать вам минет.

– Нет, я не… Я просто хочу, чтобы вы это взяли.

– Серьезно?

– Да.

Ее руки дрожали от холода, когда она взяла пачку денег.

– Вы найдете теплую постель на эту ночь? – спросил Дэвид.

– Да, потому что долбаные отели направо и налево сдают комнаты четырнадцатилетним.

– Здесь жутко холодно.

Она ухмыльнулась, в глазах ее мелькнул задорный огонек.

– Я не лыком шита. Нынче ночью я не умру, не беспокойтесь. Но я получу горячую еду. Спасибо.

Дэвид встал.

– И давно вы живете сама по себе? – спросил он.

– Четыре месяца.

– Надвигается зима.

– Я предпочту замерзнуть до смерти, чем вернуться в еще одну приемную семью. Вы понятия не имеете…

– Я рос в красивом районе Гринвича, штат Коннектикут. Милый маленький городок всего в сорока минутах езды на поезде от Гранд-сентрал [14]. Заборчики. Малыши, играющие на улицах. Это было в пятидесятые годы. Вы, вероятно, не знаете, кто такой Норман Рокуэлл [15], но именно такое место он бы нарисовал. Когда мне было семь, однажды в пятницу вечером родители оставили меня вместе с сестрой. Они собирались поехать в город, поужинать и сходить в кино. Они так и не вернулись.

– Они вас бросили?

– Они погибли в автомобильной катастрофе.

– О…

– Никогда не считайте, что вы знаете, откуда родом кто-то другой.

Пилчер пошел прочь, штанины его брюк рассекали траву.

Она окликнула:

– К тому времени, как вы расскажете копам, что видели меня, я уже исчезну!

– Я не расскажу копам, – ответил Дэвид.

Пройдя еще десять шагов, он остановился.

Оглянулся.

И пошел обратно.

Снова опустился перед ней на колени.

– Я так и знала, что вы – долбаный извращенец, – сказала она.

– Нет, я ученый. Послушайте, я мог бы дать вам настоящую работу. Теплое место, где можно жить. Защиту от улиц, копов, ваших родителей, социальных служб – всего, от чего вы убегаете.

– Отвалите, блин!

– Я остановился в центре города в отеле «Дрейк». Моя фамилия Пилчер. У меня уже будет наготове ваш личный, собственный номер, если вы передумаете.

– На вашем месте я бы не стала дожидаться.

Он встал.

– Берегите себя. Между прочим, меня зовут Дэвид.

– Желаю приятной жизни, Дэвид.

– Как вас зовут?

– А вам какое дело?

– Если честно – не знаю.

Она возвела глаза к небу, выдохнула облачко пара и сказала:

– Памела. Пэм.

Дэвид тихо проскользнул в свой номер и повесил пальто на крючок у двери.

Элизабет сидела в общей комнате и читала при мягком свете торшера, нависающего над кожаным креслом у окна. Ей было сорок два года. Ее короткие светлые волосы начали терять блеск – желтоватые, с намеком на седину.

Ошеломляющая зимняя красота.