Филлис Джеймс - Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе

Генри Хэррис, показания под присягой. «Я тоже здешний заключенный. Примерно в половине восьмого утра стоял у двери своей камеры. Пришел мистер Беккетт и велел помочь Нотту справиться с повесившимся мужчиной. Нотта я нашел на пороге камеры самоубийцы. Он сказал, что человек повесился на перекладине. Я вошел и увидел сам: он висел с косынкой вокруг шеи, конец которой был привязан к перекладине. Я помог Нотту его снять. Насколько помню, никогда до этого не видел покойников».

Уильям Хэссал, показания под присягой. «Я тюремный чиновник, работаю здесь больше трех лет. Покончивший с собой был помещен в тюрьму эсквайром Эдвардом Марклендом 24 декабря и оставался в заключении для повторного рассмотрения дела. Ему отвели соответствующую камеру и заковали правую ногу в кандалы. Я считал, что с ним не будет проблем. В тюрьму его поместили, как любого другого, кто находится под следствием. Утром двадцать пятого я зашел к нему спросить его возраст. Он ответил, что ему двадцать семь лет. Я заметил, что он оказался в трудной ситуации. Он заверил меня, что невиновен и надеется, что настоящего виновного скоро найдут. Я поинтересовался, чем он занимается. Он ответил, что был моряком и что он шотландец. Ростом Уильямс примерно пять футов восемь с половиной дюймов. Был одет в коричневое пальто на шелковой подкладке, синий сюртук с коричневыми пуговицами, синий с белым жилет, коричневые чулки из камвольной шерсти и ботинки. Был явно не атлетического телосложения».

Джозеф Беккетт, показания под присягой. «Я здесь надзиратель. Повесившегося закрыл вчера примерно без десяти четыре дня. Он был жив и здоров. Я спросил, не надо ли ему чего-нибудь. Он ответил, что нет. Пока находился в заключении, постоянно говорил, что надеется, что невинный не пострадает и все встанет на свои места. Утром между семью и восемью часами я открыл дверь камеры и обнаружил, что он висит на потолочной перекладине так, что ноги почти или даже касаются пола. Он повесился на шейной косынке, которую до этого носил. Я позвал Хэрриса и проследил, как он снимает покойника».

Затем к присяжным обратился коронер Анвин:

«Этот жалкий человек, являющийся объектом нашего дознания, был помещен в тюрьму по подозрению в том, что является одним из преступников, совершивших страшные и самые бесчеловечные убийства. И это подозрение весьма усилилось благодаря тому, что произошло. Усилилось до такой степени, до какой можно подозревать человека, который ради того, чтобы избегнуть правосудия, решился на самоубийство. Всякое лишение человека жизни – убийство, если не будет доказано обратное. Закон трактует самоубийство как наихудшее из убийств, и данный случай является явным самоубийством.

Я рассмотрел, как вели себя те, кому поручили содержание под стражей несчастного, который является предметом нашего интереса, и не нашел их вины. Оставляю это на ваше усмотрение.

Теперь нам следует предать тело самоубийцы бесчестью и позору, как предписывает закон, и считать, что он сам наказал себя за свои преступления. Сказано же: “Не мстите за себя… но дайте место гневу Божию” [19]».

Весь следующий день, 28 декабря, магистраты Шэдуэлла ждали прибытия человека из Мальборо. Но тем не менее не сидели без дела. «Лондон кроникл» сообщала:

«Уильяма Эбласса, моряка из Данцига по прозвищу Долговязый Билли, заподозрили в том, что он был соучастником Уильямса, совершившего недавние убийства. Ему предъявили обвинение на основании того факта, что вечером, когда произошла расправа над Уильямсонами, он выпивал с преступником. Эбласс дал следующее объяснение.

Между тремя и четырьмя часами дня 19 декабря он прогуливался с приятелем по переулку возле “Грушевого дерева”, когда встретил Уильямса. Они вместе зашли в паб “Грушевое дерево” и выпили пива, за которое заплатил подследственный. Потом Уильямс и Эбласс проследовали к Уильямсонам в “Королевский герб”, где взяли пинту эля. Эбласс уже бывал там до этого. Присутствовали мистер Уильямсон и его служанка. Уильямс занялся чтением газет.

Оттуда они с Уильямсом направились к Эблассу, но чай, на который они рассчитывали, еще не был готов, и они взяли кувшин эля в пабе “Герцог Кентский”. На этот раз платил Эбласс. Из паба они ушли часов в шесть и, переместившись в “Черную лошадь” на Нью-Грейвел-лейн, выпили четыре стакана джина с водой в компании высокого мужчины в синем сюртуке, чье имя Эбласс не запомнил. Много разговаривали, но не касались темы убийства Марра. Когда расставались, Эбласс распрощался с Уильямсом у дверей и тот пошел по улице. Было это, насколько запомнил Эбласс, в промежутке между восемью и девятью вечера.