Бекка Фитцпатрик: Черный лед

Ковбой спросил, не хочет ли она где-нибудь уединиться.

Лорен раздумывала всего мгновение. Если мать не одобрит, значит, ответ очевиден.

Пассажирская дверь «Шеви» распахнулась. Взгляд Лорен на короткое время перестал метаться из стороны в сторону и сфокусировался на ковбое. Она впервые заметила кривую переносицу – возможно, «трофей», полученный в пьяной драке. Открытие, что у него горячий нрав, по идее, должно было еще сильнее «завести» ее, но – даже странно – она поймала себя на мысли, что предпочла бы подцепить мужика, упражняющегося в сдержанности, а не в инфантильных вспышках. Такого рода «культурное» замечание могла бы отпустить мать. Мысленно высмеяв себя, Лорен списала свою раздражающую разборчивость на усталость. Ей нужно поспать. Немедленно.

Ковбой снял с нее «стетсон» и вернул на свою неряшливую копну русых волос.

– Кто нашел, того и шляпа, – хотела было возмутиться она, но не смогла заставить губы двигаться.

Он поднял ее с сиденья и вскинул на плечо. Платье сзади задралось вверх, но руки отказывались подчиняться, чтобы поправить его. Голова была тяжелой и хрупкой, как одна из хрустальных ваз матери. Удивительно, но едва она об этом подумала, голова чудесным образом прояснилась и как будто поплыла отдельно от тела. Лорен не могла вспомнить, как здесь оказалась. Они приехали на машине?

Девушка уставилась на пятки ковбойских ботинок, чавкавших по слякоти. Ее подбрасывало на каждом шагу, и от этого начинало тошнить. Жгуче-холодный воздух, смешиваясь с резким озоном сосен, обжигал ноздри. Поскрипывали садовые качели, музыкальная подвеска мелодично позвякивала на ветру во мраке. От этих звуков она вздохнула. Содрогнулась.

Лорен слышала, как ковбой открыл дверь. Она изо всех сил старалась разлепить веки, пытаясь осмотреться. Утром надо будет позвонить брату и попросить заехать за ней. « При условии, что смогу объяснить, где я », – с усмешкой подумала девушка. Брат отвезет ее домой, ругая за безрассудство и «саморазрушение», но обязательно приедет. Он всегда приезжает.

Ковбой поставил ее на ноги, обхватив за плечи, не давая упасть. Лорен вяло огляделась. Хижина. Он привез ее в бревенчатую хижину. Комнатенку, в которой они стояли, заполняла грубо сработанная мебель из сосны, которая показалась бы жалкой везде, кроме бревенчатого дома. Открытая дверь в дальней части комнаты вела в небольшую кладовку с пластиковыми стеллажами по стенам. Она была практически пустой – только какой-то непонятный шест от пола до потолка и направленная на него камера на треноге.

Несмотря на туман в голове, Лорен почувствовала, как страх медленно забирает ее в тиски. Нужно выбраться отсюда. Здесь что-то не так.

Но ноги не двигались.

Ковбой прислонил девушку к шесту. Едва он выпустил ее, и Лорен осела на пол. Туфли на шпильках соскочили с разъехавшихся ног. Она была слишком пьяной, чтобы снова встать. Кружилась голова, девушка моргала слипавшимися веками, пытаясь найти дверь, которая бы вела из кладовки. Чем больше она пыталась сосредоточиться, тем быстрее вращалась комната. Ее вывернуло – Лорен успела наклониться в сторону, чтобы не запачкать одежду.

– Ты оставила это в баре. – Ковбой надвинул ей на голову бейсболку с «Кардиналами» [1]– подарок брата в честь поступления в Стэнфорд несколько недель назад. Наверное, родители подговорили. Подарок прибыл подозрительно быстро после того, как она объявила, что не станет там учиться – и в любом другом колледже. Задыхаясь от гнева, отец так покраснел, что у него чуть пар из ушей не пошел, как в мультике.

Ковбой стащил с ее шеи золотую цепочку, грубо, через голову, царапнув кожу на щеке своими шершавыми пальцами.

– Ценный? – спросил он, разглядывая медальон в форме сердечка.

– Мой, – просительно пролепетала она. Пусть забирает свой вонючий «стетсон», но медальон – ее : двенадцать лет назад родители подарили его в день первого выступления дочери в балетной студии. Тогда они в первый и последний раз одобрили хоть какое-то ее начинание. И теперь медальон служил напоминанием о том, что где-то в глубине души отец и мать все-таки любили дочь. Во всем остальном, что не касалось занятий балетом, она удостаивалась лишь приказов, понуканий, и все ее детство было отлито в форму их убеждений.

Два года назад, когда Лорен исполнилось шестнадцать, у нее прорезались собственные желания. Живопись, театр, инди-оркестры, провокационные современные танцы-импровизации, сборища политиков и интеллектуалов ( не хиппи!), оставивших колледжи в поисках альтернативного образования, и парень с блестящими извращенными мозгами, который курил травку и исписывал стихами стены церквей, садовые скамейки, машины и ее изголодавшуюся душу.