Марджери Эллингем - Спрячь меня (сборник)

– Половина седьмого, – сказал Ферди. Похоже, он один среди присутствующих сохранял связь с миром. – Ждет приятель?

– Нет, приглашение в ресторан. – Джорджия кивнула Ферди, но тут же перевела взгляд на окно и разгладила свои муслиновые оборки с выражением такой безыскусной мягкости на прелестном лице, что несколько человек быстро глянули на нее. После столь своеобразного заявления обычная сдержанность стала выглядеть нарочитой, и все заговорили свободно.

– Мне плохо, – заявила тетя Марта. – Чувствую, близится конец света, и мне все равно, что я надену для такого случая. Вы что, ничего не знаете, Альберт? Мы не виделись два дня.

– У Альберта свои неприятности, – рассеянно сказала Вэл и прикусила язык, когда он повернулся и бросил на нее внезапно помрачневший взгляд.

– Ciel! [26]Да. Ну и выбрали времечко! – Леди Папендейк обращалась к себе самой, но события последней недели разрушили самообладание длиной в полжизни, и сказанное было услышано. Ее слова слышали и Хэл, и Аманда, которые отреагировали одинаково. Хэл долил бокал леди Папендейк, а Аманда завела разговор о своем доме. Показывать в нем было особенно нечего, но она подошла к вопросу основательно, продемонстрировав удобство белой газовой духовки, раковину и буфет в кухоньке, лестницу, ведущую к двум маленьким спальням, ванну и автономную газовую колонку, новейшее изобретение. Тут было несколько интересных экономящих труд устройств, все скорее для сугубо практического применения, нежели забавные игрушки, и Гайоги мягко переключил ее на темы домашнего хозяйства, мастерски избегая любой неловкости, к которым могла подтолкнуть природа события.

– Но, дорогая, это безумие – жить здесь одной, – простодушно сказала Джорджия и все испортила. – Это ведь вроде медового месяца, правда? А как с прислугой?

– Приходящая. – Оживленность Аманды была несокрушима. – Славная старушенция. Живет тут рядом по дороге и не приходит, когда мне не надо. Я часто отсутствую. Завтра еду в Швецию.

– Вот как?

Это спросил Гайоги, но слова Аманды слышали все. Они породили замешательство, каждый вспомнил о ее несчастье. Хэл встал поближе к ней.

– Я уговорил сестру вместе посетить завод «Таженди», – произнес он светским тоном. – Алан, ты как, одобряешь?

– О да, конечно. Очень похвально. Мы должны быть в курсе дел друг друга.

Делл ответил как положено, но при этом бросил вопросительный взгляд на мистера Кэмпиона, в ответном взоре которого читалось обдуманное равнодушие. Кэмпион ничего не предпринял, не произнес ни слова, но на миг все ощутили его присутствие. Он стоял, глядя на Делла, и по комнате прошла волна смятения, потому что до всех вдруг дошло, что этот худой приветливый господин не совсем безопасен в своем нынешнем настроении. Он словно бы телепатически предупреждал, что воспринимает свой личный крах не с той благопристойной небрежностью, какую готовы себе позволить остальные, и каждый, при всех своих личных проблемах, был этим чуть обескуражен.

Сигнал не уловила, похоже, одна Джорджия. Как обычно, ее занимали лишь собственные мысли.

– Аманда, ты просто запираешь коттедж и уезжаешь? – спросила она.

– Да, это очень удобно. В сельской местности, но со всеми прелестями города. – В спокойствии Аманды было что-то жесткое. – Я уеду вечером. Сначала загляну домой в Саффолк, а отплываем мы во вторник. Уже предвкушаю.

– Конечно, дорогая. Я бы сама не прочь, но ведь у тебя нет детей, правда? – Джорджия вздохнула и снова посмотрела в окно. На ее красивом лице была тревога, а в глазах кротость. – Я молю Бога, чтобы я могла уехать и избавиться от всего этого, – продолжила она вполне искренне, забыв печальный подтекст. – Ты тоже, Вэл, держу пари. Дорогая, давай сбежим. Удерем в Кассис, будем валяться на солнце.

– Дорогая! – не смогла удержаться от протеста Вэл, а когда Джорджия в изумлении взглянула на нее, добавила с тупым спокойствием: – Заткнись, солнышко, ради всего святого. Все и так скверно.

– Не уверен, дорогая, что вы сознаете, насколько скверно.

Это тихое замечание стоявшего в противоположном конце комнаты мистера Кэмпиона, которого до этого момента никто не замечал, заставило всех повернуться к нему. Он склонился над письменным столом, крепко упершись сильными нервными руками в столешницу. Его обычного равнодушия к происходящему и след простыл. Он снял очки. В своей пылкой искренности он выглядел решительным, очень умным и не столь уж некрасивым.