Тилли Бэгшоу - Сидни Шелдон. Интриганка-2

– Нет, – решительно покачал головой Паоло. – Мы не будем играть джаз.

Последнее слово он практически выплюнул, как кусок подгнившего мяса.

– Господи, Паоло, дай же Роберту сказать хоть слово!

– Все в порядке! – кивнул Роберт. – Я ценю ваше предложение, мистер Бамбер, честное слово, ценю. Но доверяю суждению Паоло и хотел бы придерживаться раз выбранного направления. Если не возражаете, я предпочту классику.

– Восемьдесят процентов времени Роберта будет посвящено выступлениям.

– Паоло! – взорвался Чак. – Не гони лошадей, договорились? Он нужен в студии не меньше чем на полгода. И ему следует вернуться в Америку.

– Об этом не может быть и речи.

– Черт бы все побрал, Козмичи! Ты кто? Его продюсер?

– Нет, – просто ответил Паоло. – Я – его жизнь.

И это было правдой.

Следующие пять лет, по мере того как известность Робби росла, а сам он становился настоящей звездой, его связь с Паоло все больше крепла. Они старались составлять графики выступлений таким образом, чтобы как можно больше путешествовать вместе. В разлуке они были неизменно верны друг другу и перезванивались не менее шести-семи раз в день. Паоло был лучшим другом, которого Робби никогда раньше не имел, сильным, любящим отцом, которого он потерял. А Робби был дыханием жизни для циничного, закаленного в житейских битвах Паоло. Его эликсиром юности. Они обожали друг друга.

– Ты серьезно хочешь ехать в Мэн на день рождения какой-то девчонки?

Паоло глотнул кофе и тут же выплюнул его в чашку. Холодный! Без сливок!

– Она не девчонка, а моя сестра. Я люблю ее. Сам знаешь, восемь лет прошло с тех пор, как я последний раз был дома.

– Знаю, дорогой! И знаю почему. Но вспомни также, как отец относится к твоему образу жизни. И ко мне.

Питер Темплтон гордился успехами сына. Но так и не смог примириться с его нетрадиционной ориентацией. Теперь, когда Робби стал знаменит и в интервью с репортерами открыто говорил о своих отношениях с Паоло, недовольство Питера только усилилось.

– Конечно, это твоя жизнь, – ворчал он во время крайне редких телефонных звонков сына. – Но не понимаю, почему ты выставляешь это напоказ?

– Я люблю его, па. В точности как ты любил маму. Не стеснялся же ты выставлять свои чувства напоказ?

Питер пришел в бешенство:

– Твоя связь с этим человеком не выдерживает никакого сравнения с моей любовью к твоей матери. И если ты считаешь иначе, это показывает, насколько далеко от курса отклонился твой моральный компас. Я сделал ошибку, позволив тебе уехать в Париж.

Паоло никогда не пытался встать между Робертом и его семьей. Да ему это и не понадобилось. Отношение Питера к сыну и огромная занятость Робби все больше увеличивали пропасть между ними.

– Я еду не ради отца. Я делаю это ради Лекси, – продолжал Робби.

– Но Лекси каждое лето приезжает к нам. Не можешь устроить вторую вечеринку в Париже, после турне?

Робби покачал головой. Разве может понять Паоло, что значат для него Дарк-Харбор и Сидар-Хилл-Хаус? Да и откуда ему знать? Но пора настала. Он должен вернуться. И день рождения Лекси – самый подходящий предлог.

– Уверен, что не хочешь лететь со мной?

Паоло передернуло:

– Абсолютно. Я люблю тебя, Роберт, очень люблю. Но семейство Блэкуэллов, собравшееся вместе на каком-то Богом забытом американском острове? Вести светскую беседу с твоим отцом-гомофобом? Нет, большое спасибо. Я как-нибудь обойдусь. Отправляйся туда сам.

Гейб Макгрегор вышел из ворот тюрьмы «Уормвуд скрабз» и остановился. Половина седьмого холодного ноябрьского утра. Все еще темно. Легкая морось ледяного дождя оседала на тонком сером шерстяном пиджаке Гейба. И все равно этот момент был самым счастливым в его жизни!

– Есть куда идти?

Охранник у ворот улыбнулся. Здешняя тюрьма была на редкость дерьмовым местом. И надзиратели ненавидели ее не меньше заключенных. Но наблюдать, как парни вроде Макгрегора наслаждаются первым глотком свободы за восемь долгих лет, зная, что впереди еще целая жизнь, оставалось никогда не надоедавшей радостью.

Гейб улыбнулся в ответ:

– О да, конечно, есть!

Благодаря Маршаллу Грешему. Он обязан этому человеку своей жизнью.

В первую ночь после приговора Гейб попытался покончить с собой. Майкл Уилмонт, его адвокат, велел не паниковать. Срок шестнадцать лет, к которому его приговорил судья королевского суда, скорее всего скостят после подачи апелляции.

– Если срок снизят до двенадцати лет, отбудешь семь-восемь.