Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– Что это был за план? – спросил я. – Или он заключался только в том, что вы хотели показать Джозефа своему врачу?

– О нет, не только. Далеко не только.

Мне так не терпелось услышать продолжение, что я попросил ее рассказать и остальное.

– Кэтчпул, это я, Эркюль Пуаро.

– Ни за что не догадался бы, старина. Особенно учитывая, что вчера вы звонили почти в это же время… Дайте-ка я угадаю – у вас под рукой опять стаканчик sirop ?

– Ах, если бы… Нет, mon ami . Я нахожусь в больнице.

Я тут же сел прямо.

– Господи, как это случилось? С вами всё в порядке? В какой больнице, где? В Оксфорде?

– Oui . Я ожидаю встречи с одним известным врачом. Но не беспокойтесь, друг мой. Я здесь не потому, что со мною что-то случилось. Я здесь, чтобы задавать вопросы.

– Понятно. – Я даже хохотнул, так мне полегчало. – И эта знаменитость наверняка почечный специалист.

– Почки его интересуют не больше, чем любая другая часть человеческой анатомии.

– О! Так это не врач Скотчера… Если он вообще у него был, – поспешно добавил я. Сознание нередко забывает последние, самые свежие факты и по привычке тянется к старым, тем, которые не прошли проверку действительностью.

– Я здесь не затем, чтобы беседовать о Джозефе Скотчере, меня интересует совсем другая тема, – сказал Пуаро. – О, здравствуйте, доктор!

– Что, он уже прибыл?

– Нет, это другой врач, он только что вошел… пожалуйста, не вешайте трубку, Кэтчпул.

Вот так; наш разговор всего минут пять как начался, а я уже запутался в докторах. Всего их, если я прав, трое: тот, который лечил Скотчера (при условии, что он вообще существовал), тот, которого в данную минуту дожидался Пуаро, и тот, который только что вошел в комнату, где сейчас находился маленький бельгиец.

Я слушал и ждал.

– Вот как… благодарю вас, доктор, – говорил на том конце Пуаро. – Я просил сестру сообщить вам, что мне предстоит длительная беседа с моим другом Эдвардом Кэтчпулом, инспектором Скотленд-Ярда. Да, вы правы, это совершенно приватный разговор. Нет ли здесь другого кабинета, которым вы могли бы воспользоваться, пока… есть? Очень хорошо! Merci mille fois [27].

– Пуаро, вы что, выжили какого-то беднягу из его собственного кабинета?

– Не важно, Кэтчпул. Я сгораю от нетерпения – расскажите мне все, что вам удалось узнать.

– Правда? – Я вздохнул; задача мне предстояла не из легких. – Ладно, только сначала я спрошу вас кое о чем. Ваш отель в Оксфорде – как он называется?

– «Рэндолф».

– Как странно… Почему-то я так и думал.

– Это имеет какое-то значение?

– Никакого, просто история, которую я собираюсь вам рассказать, произошла именно там.

– Так рассказывайте, – нетерпеливо потребовал Пуаро.

Я начал собирать воедино все, что услышал от леди Плейфорд, но на середине прервался и взмолился в отчаянии:

– Пуаро, вы должны сами поговорить с ней. Она так рассказывает… в ее устах любая история словно оживает, а каждое слово обретает особый смысл. А я говорю плоско и неинтересно.

– Не беспокойтесь, mon ami . Я вполне представляю, как именно те же факты прозвучали бы в изложении леди Плейфорд. Мой мозг добавит вашему рассказу красок и… рельефности, если хотите.

Отбросив сдержанность, я продолжал. Мой голос уже изрядно хрипел, когда я добрался до слов:

– …И тогда я спросил ее, весь ли это был план: показать Скотчера доктору. А она ответила, что нет. И то, что она рассказала мне потом… совсем уже ни в какие ворота не лезет.

– Рассказывайте же, рассказывайте, – снова подстегнул меня Пуаро.

– Видите ли, оказалось, что Майкл Гатеркол хотел поступить к леди Плейфорд в секретари. Именно так он и Скотчер… Хотя погодите, дайте-ка мне подумать. Не знаю, может, начать лучше не с этого.

– Юрист Гатеркол? Просился на должность секретаря к романистке?

Отчитываясь перед Пуаро, я ощущал себя незадачливым толмачом. Говорить от первого лица, словно я и есть леди Плейфорд или играю ее на сцене, было бы для меня несравнимо легче, и едва я это понял, как тут же решил: если когда-нибудь я стану писать отчет об этих загадочных событиях, то так и поступлю – в конце концов, читатели заслуживают лучшей участи. А бедняге Пуаро пришлось довольствоваться версией попроще.

– Теперь настало время ввести в мою историю Майкла Гатеркола, – сказала мне тогда леди Плейфорд. – Он мой юрист и отлично знает свое дело, однако он не всегда был партнером в одной из самых блестящих юридических фирм Лондона. Это я попросила Орвилла Рольфа принять Майкла к себе, причем принять всерьез, и Орвилл – чья семейная фирма, «Рольф и сыновья», занималась еще делами моего мужа и моего отца – не подвел.