Terry Salvini - Хрустальные Маски

С судьёй Генри Пальмером Лорелей познакомилась, когда проходила практику, и стала ценить его за гуманность, которая всё же не проскальзывала из-за полуприкрытых век, тонких губ и всегда сжатых челюстей. Во время заседаний улыбался судья редко. На глаз с последнего раза, когда они встречались, судья потолстел по крайней мере килограммов на десять: теперь брюхо у него упиралось в край стола. Даже мантия не помогала скрыть расплывшиеся телеса.

Судья поправил очки на носу и задал ожидаемый вопрос:

— Подсудимый признает себя виновным? – голос прозвучал громко и хрипловато, будто у судьи совсем недавно болело горло.

Лорелей обернулась на Петера Уолласа, тот сидел не шевельнувшись. Лишь слегка дрогнула красиво обрисованная нижняя челюсть, давая понять, что обвиняемый жив.

— Не признает, ваша честь. Мой подзащитный судимостей не имеет, всегда вёл безупречный образ жизни, а деяние, в котором он обвиняется, надо ещё доказать. Улики против него основываются только на показаниях свидетеля, не заслуживающего доверия. Прошу освободить под залог.

— Государственный обвинитель… – дал слово судья.

— Судимостей у обвиняемого нет, это верно, но характер у него агрессивный, это он уже показал: при любом поступке всегда есть первый раз. Кроме того, существует опасность побега из штата, родственники могут помочь ему денежными средствами. Прошу требование защиты отклонить.

Судья сосредоточенно подумал и решил:

— Освобождение под залог отклоняется.

И сухим ударом молоточка закрыл заседание.

На этот раз подзащитный взглянул на Лорелей потухшими зелёными глазами.

— Мне очень жаль.

— Это не я убил. Знаю, что никто мне не верит; даже вы, госпожа адвокат.

В его голосе не слышалось ни смирения, ни жалости к самому себе, но не слышалось и наглого вызова. Подзащитный убрал с глаз маленькую прядь рыжих волос, того рыжего цвета, какой встречается на картинах Тициана.

— До свидания, госпожа Леманн, – попрощался Уоллас за минуту до того, как подошли полицейские и вывели его из зала.

Лорелей тоже срочно уступила место: только что вошёл другой обвиняемый со своим адвокатом, они стали усаживаться на освобождённые стулья.

Едва вернулась домой, Лорелей повалилась на диван и даже туфель не сняла. Сегодня она работала столько же, сколько в остальные дни, но устала гораздо больше, чем обычно. Веявший в доме запах дезодоранта показался ей гораздо сильнее, чем раньше. Лорелей поморщилась.

Чуть позднее, когда вернулся Джон, она махнула ему рукой в знак приветствия: слишком уж хорошо лежалось, чтобы вставать и идти ему навстречу.

— Всё нормально? – спросил он подходя. – Ты даже не переоделась.

— Я устала в последние дни, знаешь ли.

Джон снял куртку, бросил её на подлокотник дивана, стащил с Лорелей туфли и уселся рядом с ней.

— Тогда почему бы тебе не попросить выходной?

— Не могу.

Джонни нахмурился:

— Это из-за дела, которым занимаешься?

— Конечно.

— Если отдохнёшь в конце недели, для твоего подзащитного ничего не изменится, а тебе пойдёт только на пользу.

— Не знаю, насколько это будет вовремя…

— Даже если приглашу тебя поехать со мной в Париж на ближайшие выходные?

Лорелей распахнула глаза:

— Когда ты уезжаешь по работе, никогда не зовёшь меня с собой.

— Я знаю, что ты обожаешь Париж и что уже давно там не была. Что-то ты совсем осунулась, и мне это не нравится.

— А-а, тогда мне и впрямь стоит подумать, – сказала она, ласково убирая волосы у него со лба.

Джон улыбнулся:

— Всего лишь подумать?

Лорелей в спешке рассудила: рано или поздно ему надо будет сказать, и продолжать тянуть время нельзя, это только усугубит ситуацию. Может, Париж как раз подходящее место – и время – для подобных признаний.

— Так и быть. Раздумывать не буду: ответ – да, поеду с тобой.

— Вылетаем в пятницу на рассвете. И имею в виду не «так сказать». Поэтому договорись с шефом, попроси дать тебе выходные до понедельника. Париж не тут за углом.

Ей придётся попотеть, чтобы скормить Килмеру, что в пятницу её не будет.

Ну и пусть, её это не волнует, она имеет право взять выходной.

***

Париж! Другими словами – город влюблённых, и с незапамятных времён пристанище всех людей искусства, читала Лорелей в гостиничной брошюре.

Она положила брошюру обратно на тумбочку цвета слоновой кости. Неизвестно, поможет ли ей с Джоном этот город накрепко сплотить чувство, которое держит их вместе. Лорелей надеялась всей душой.