Рейчел Кейн - Тёмный ручей

– А что насчет полиции штата?

– Та же проблема, что и с местными. Мы не знаем, кого купил Ривард, а лично мне там никто не знаком.

Смотрю на часы. Уже почти шесть часов вечера. Убийство Гвен начнется в полночь, в прямом эфире. У нас семь часов для того, чтобы попасть туда. Переход часовых поясов дает нам дополнительный час.

«Держись, – думаю я. – Гвен, ради бога, держись… нет, ради меня. Ты же обещала! Держись».

В следующий раз я прихожу в себя в кровати.

На меня немедленно обрушивается жестокий приступ тошноты, и я сворачиваюсь в комок, пытаясь удержать его. В голове стучит так сильно, что мне кажется, будто череп вот-вот лопнет; я чувствую, как меня бьет дрожь – уже не от холода, а от последствий действия препаратов. Как только эти ощущения немного ослабевают и бурлящая желчь в желудке успокаивается, я начинаю чувствовать все остальное. Те очаги боли, что были раньше, никуда не делись, но теперь к ним добавились новые. Спину саднит – наверное, шершавое дерево ящика оставило в ней целый лес заноз.

Открыв глаза, пытаюсь заставить свой затуманенный разум понять, где я нахожусь. В комнате полутемно, но я вижу белые простыни, которыми укрыта. Они сырые на ощупь и пахнут чьей-то чужой кожей. Постепенно до меня начинает доходить смрад: плесень, запах чего-то давнего, словно погребенные в земле трупы. Запах времени и разложения.

Страх возвращается ко мне медленно, как будто он слишком устал донимать меня… но вместе с ним приходит ясность. Понимание.

Я шевелюсь, чтобы избавиться от мучительной судороги в бедре, и чувствую, что постель смещается так, как не могла сместиться от моего движения. Ужас набрасывается на меня, подобно кобре, и я замираю. «Кто-то лежит в постели рядом со мной». Я чувствую животное тепло его тела, и все инстинкты кричат мне: «Не двигайся!» – как будто я могу спрятаться от этого. Словно ребенок, верящий, что станет невидимым, если не будет двигаться. Но неподвижность не поможет мне.

Я должна сама себе помочь.

Пытаюсь отодвинуться прочь, надеясь бесшумно соскользнуть с кровати, но останавливаюсь, когда осознаю́, что не могу двигать левым запястьем.

Тем, которое так сильно болит.

Мое запястье пристегнуто туго затянутыми наручниками к железному кованому изголовью старинной кровати. Должно быть, я что-то сломала – вероятно, мелкую косточку в кисти руки, – потому что попытка потянуть за наручники, даже самая слабая, отзывается приступом боли, таким острым, что у меня перехватывает дыхание. Я хочу закричать – и не могу.

На мне не моя одежда. Кто-то переодел меня в старую жесткую ночную рубашку. Нейлон кажется хрупким, точно может рассыпаться в пыль, если я пошевелюсь слишком сильно.

Свет за окном становится тусклее, как будто солнце заходит. Я поворачиваю голову и отчетливо различаю черты мужчины, который лежит рядом со мной.

Полагаю, мне не следовало изумляться тому, что это Мэлвин Ройял, но я изумлена. Когда я вижу его здесь, спящего так крепко, как будто ничто во всем мире не заботит его, меня охватывает потрясение, настолько сильное, что мне кажется, будто меня ударили ножом в сердце. Насмерть. Я чувствую, как в горле у меня нарастает вопль ужаса.

«Убить его!» – следующая мысль, которая падает в пустоту моего разума, и я сгибаю правый локоть и резко поворачиваюсь. Стараюсь ткнуть локтем ему в горло и навалиться всем своим весом, чтобы раздавить ему подъязычную кость. На секунду мне кажется, будто это мне удастся. Я чувствую, как мой локоть касается его шеи, и начинаю давить… а потом он откатывается прочь. И смеется.

Я царапаю его, вонзая ногти в любую часть его тела, до которой теперь могу дотянуться, и сдираю полоски кожи, когда он отодвигается все дальше. Яростно дергаю прикованное запястье, и каждый рывок отзывается взрывом боли в ладони. Но мне плевать. Ярость во мне сильнее страха, сильнее боли, сильнее всего.

Мэлвин, откатившись к дальнему краю кровати, смотрит, как я дергаюсь, вытянув руки до предела и пытаясь ударить его. Затем приподнимается на локте и наблюдает за мной с ужасающим весельем. Я полна ярости, пылающей во мне словно огонь, и это не оставляет места для более разумных эмоций, таких как страх, смятение или ужас.

Я просто хочу убить его.

– Значит, так ты благодаришь меня за то, что я позволил тебе напоследок насладиться комфортным отдыхом? – спрашивает он меня. – Надо было посадить тебя в погреб, пообщалась бы там некоторое время с крысами и тараканами. – Изворачивается и смотрит на глубокие отметины от ногтей, которые я оставила на его боку. Сейчас он худощавый и стройный. Полагаю, в тюрьме постоянно занимался тем, что тягал железо. Но кожа у него бледная, как у тварей, живущих в пещерах. Я помню, что ему позволяли проводить во дворе всего один час в день, и толку от этого было мало. Он отрастил бороду. Но если не считать этих изменений, он точно такой же, каким я его помню.