Мэри Торджуссен - Чужое прошлое

Мы торопливо допили коктейли и вышли из бара. Мы стояли на улице Альберт-Док в Ливерпуле, прямо напротив бара была гостиница.

– Какое совпадение, – сказала я, а Дэвид рассмеялся и снова меня поцеловал.

Через несколько минут мы уже были в постели. Узнав, что он у меня первый, он был так нежен и так заботлив. Я и не думала, что все произойдет именно так.

Потом он заказал в номер напитки, и мы сидела на балконе с видом на реку, глядя, как в доках перемигиваются огни. Небо темнело, дул свежий ветерок, и хотя было прохладно, и в воздухе пахло дождем, мне не хотелось оттуда уходить. Быть рядом с Дэвидом означало, что мне дали шанс начать все сначала – пока жизнь не полетела под откос. До того, как я лишилась семьи. Теперь она словно бы вернулась обратно ко мне. Когда он меня обнимал, я чувствовала себя в безопасности. Под защитой. Этого я не испытывала очень давно. Как бывает с родственниками, нам понадобилось немного, чтобы наверстать все пропущенное.

Я знала, что когда Алекс поступил в Оксфорд, Дэвид уехал в Бристольский университет, а мама от кого-то слышала, что после его окончания он уехал работать за границу. В Филадельфию, говорила она. Там он на ком-то женился. Я не знала, что этот брак пошел прахом. В тот вечер он мне немного обо всем рассказал, хотя потом упоминал прошлые отношения совсем редко. Рассказал, что даже в день свадьбы знал ее не очень хорошо, что был безумно влюблен, пока они не поженились через несколько месяцев, и тогда он узнал ее по-настоящему. Он сказал, что именно в тот момент он понял, что все кончено.

Мне, разумеется, было нечего особо рассказывать, когда речь заходила о прошлом. Я была гораздо младше его, да и почти ничего не достигла.

– Выходит, тебе все время приходилось неотлучно сидеть с мамой? – спросил он, не веря своим ушам. – А ты разве не работаешь?

– Я больше года не работаю, – ответила я. – Теперь, конечно, начну искать работу. Когда она заболела – ну, когда призналась, что больна, – мне пришлось сидеть с ней дома. По крайней мере, тогда она не пила так много.

– А она что, выпивала? – нахмурился Дэвид. – Что-то я не припоминаю. Алекс никогда мне ничего такого не рассказывал.

Вы не поверите, какими приятными были разговоры, когда там упоминалось имя Алекса, словно он еще жив. С самой его гибели мне хотелось поделиться воспоминаниями о нем хоть с кем-то, кто его знал. Мама говорила о нем беспрестанно. Но если заговаривала я, она лишь повышала голос. Ей хотелось, чтобы я была рядом, но лишь как слушательница ее монологов. Если я заводила разговор о нем, то могла предсказать время, через которое она начнет искать утешение в бутылке. Мне ясно давали понять, что это целиком ее утрата, а не моя. Она сказала, что я слишком молода, чтобы как следует его помнить, и что только матерям известно, что такое настоящая любовь. Друзья избегали разговоров о нем, чтобы не расстраивать меня. Отец ушел от нас через год или около того, так что не осталось никого, с кем бы я могла поговорить об Алексе, пока я снова не встретила Дэвида. Поговорить не о случившемся, не о его гибели, а просто вспомнить, что он любил, что он говорил.

– Все началось после смерти Алекса. До того она пила не так уж много. Или я просто этого не замечала, но я была почти ребенком. Но потом… Она превратилась в законченную алкоголичку. Уже через пару лет я не могла никого пригласить домой. Я не могла ходить на вечеринки с ночевками, я слишком сильно переживала, что она упадет с лестницы или захлебнется собственной блевотиной.

Он обнял меня.

– Похоже, тебе и вправду пришлось несладко.

– По-моему, она много лет знала, что больна, и скрывала это от меня. – У меня на глаза навернулись слезы. – Кажется, ей просто хотелось умереть. До прошлого года она мне не признавалась, что с ней что-то происходит. Я заметила, что она теряет в весе, но ведь она всегда была худенькой. Потом она потеряла интерес к еде.

– В детстве я очень часто обедал у вас дома, – заметил Дэвид. – Она прекрасно готовила.

– И все это в одночасье исчезло, – кивнула я. – Теперь я едва все это припоминаю.

Но я помнила. Помнила, как незадолго до смерти Алекса я шла домой с подругами – нам было лет по десять. В конце улицы я помахала им рукой и побежала к дому. Задыхаясь, с раскрасневшимся лицом, я забежала на кухню, мне не терпелось увидеть маму, – она слушала радио, а в духовке уже стоял ужин. Она подняла глаза, услышав у двери мои шаги, я подбежала к ней и крепко обняла. Я до сих пор помню, как прижималась к ней щекой, лицо у нее было мягкое, помню запах ее духов. Мы сидели и ели печенье с молоком, пока ждали возвращения домой отца и Алекса. Мы никогда не садились ужинать без них. А когда в дом входил Алекс, она всегда вскакивала ему навстречу. Я заметила это еще ребенком: я бежала к ней, а она – к нему.