Йенс Лапидус - Стокгольмское дело

Через полчаса у них была ссылка на выложенные в dropbox четырнадцать фильмов с камер наблюдения. Четырнадцать камер. Четырнадцать углов зрения. Четырнадцать секвенций: убийцы в солнцезащитных очках.

Никола, Юсуф и Белло выбрали самую внятную: с камеры у лифта. Двое стоят неподвижно, ждут, когда откроется дверь. Камера смотрит на них со стороны и сверху. Очень близко, не больше двух метров. У одного из отморозков тату на шее: похоже, скорпион или что-то в этом роде. Попробовали увеличить – картинка тут же раздробилась на пиксели. Неважно: есть с чего начать.

Ближайшие несколько дней по вечерам Никола, Юсуф и Белло обошли все клубы и кабаки в Сёдертелье. Показывали распечатки с фильмов вышибалам, официантам, барменам, кое-кому из посетителей.

– Вы знаете кого-то из этих ребят?

Несмотря на невинно сформулированный вопрос, почти все понимали, о чем идет речь. Убийство Шамона не осталось незамеченным.

Говорили со знакомыми, говорил со знакомыми знакомых. Останавливали кадр: вот он входит в лифт. Тут татуировка видна лучше всего. Хоть и не очень четко. Еще раз. И еще раз.

Все хотели помочь. Рассказывали какие-то небылицы. Но верить никому нельзя: чего не наплетешь, чтобы услужить Мистеру Первому! Так что даже если бы кто-то и опознал убийц, пришлось бы десять раз проверить.

Но нет. Никто не опознал.

Ни один человек.

Через неделю пришло время – Исак ждет отчет. Юсуф нервничает: вчера выходил из дома, а к нему двинулась древняя полусгнившая «тойота» – пассажирское стекло опущено, а из него торчит ствол автомата. Еле успел нырнуть в подъезд. Стрельба drive-by средь бела дня: добро пожаловать в новую Швецию. Южные пригороды Стокгольма постепенно превращаются в Дикий Запад. Или Чикаго времен Депрессии. А сука-Мюррей со своими ищейками – чем они занимаются? Чем все общество занято? С катушек можно съехать.

Время ланча. Исак.

Как всегда, массивные черные наушники. Как всегда, любимое блюдо: нуазеты со свининой. Мистер Первый никогда не снимает наушники за едой. Белло нервно заламывает пальцы на левой руке: указательный, средний, безымянный. Потом в обратном порядке: безымянный, средний, указательный. Нервничает, как школьник в кабинете ректора.

Исак. Бритая голова, живот упирается в столешницу, хотя стул порядком отодвинут. На предплечье татуировка: сирийский орел. Вообще-то никакой не орел. Шамон рассказывал: это факел с крыльями. Или, может быть, крылатое солнце.

– Татуировка всегда красная. Это символ крови, которую проливали наши предки. Нас преследовали столетиями.

Шамон был совершенно серьезен, глаза его горели тысячелетней ненавистью к преследователям. И что?

Его родители бежали в другую, благополучную страну в надежде обрести нормальную жизнь. А оказывается – бежали, чтобы похоронить сына… Мир не становится лучше. Дерьмо, запряженное дерьмом и с дерьмом на козлах.

Босс вытер салфеткой рот и взял стакан с кока-колой. Никогда не прикасался к питью во время еды.

Выпил одним глотком, рыгнул и взял зубочистку.

– И что происходит?

Никола пересказал ему все то немногое, что им с Юсуфом удалось узнать. Белло молча кивал.

– Мы одного не понимаем, – сказал под конец Никола, – откуда они узнали, что Шамон должен встретиться с тобой и Юсуфом не где-нибудь, а в спортзале? И еще того чище: как они узнали, в каком отделении лежит Шамон?

– И я не понимаю, – Исак еще больше отодвинул стул. – Думаю все же, они охотились за мной, а не за Шамоном.

– А какого хрена тогда заявились в больницу?

– Хороший вопрос… может быть, хотели послать мне какой-то сучий сигнал. Дауны… пора бы понять, что я не гнусь.

– Мы даже поехали в западные районы, заходили чуть не в каждый кабак. Показывали распечатки с камер… там же видны эти отморозки, особенно один… но нет. Никто не знает, кто они такие.

– Я сам о Шамоне каждый день думаю. Слезы подступают. Да еще это время года… все серо, скучно, ни зима, ни лето… Да в Швеции почти круглый год такая херня.

Исак сегодня получше, чем тогда, на похоронах. Может, время прошло, а может, просто взял себя в руки. Так и надо, если хочешь быть Исаком. Сохранять спокойствие. Что бы ни произошло. Убили одного из твоего ближнего круга, пытались и тебя замочить… наверное, так и надо. Так и надо, если хочешь стать топ догг.

– Пощупайте шамоновых пушеров, кому он поставлял товар. В подпольных клубах и все такое. Может, оттуда уши растут.

Совет правильный, но Никола уже побывал в нескольких таких клубах. Поговорил – окольно, исподволь. Может, кто-то что-то знает. Запомнилась одна – он сразу уловил в ее речи врожденный и неисправимый акцент, хотя ее шведский был безупречен. Она словно всасывала некоторые гласные. Родной язык – фарси, сомнений не было. Забавная девчонка. И красивое имя – Роксана. Редкое. Как у возлюбленной Сирано де Бержерака.