Феликс Фрэнсис - Азартная игра

– О’кей, Билли, – сказал я. – Займусь ликвидацией твоего хозяйства завтра прямо с утра. Но на то, чтоб извлечь все наличные, уйдет несколько дней.

– А прямо завтра никак нельзя? – В голосе его звучало отчаяние. – Мне завтра нужно.

– Но, Билли, это просто невозможно. Мне нужно продать все ценные бумаги, добиться перевода этих фондов в нашу компанию на счет клиента и уже только потом передать тебе. Банки всегда говорят, что на каждый трансферт уходит в среднем три дня, так что в целом получится около недели, ну, может, чуть меньше. Сегодня у нас вторник. А значит, если повезет, получишь в пятницу. Но скорее всего – только в понедельник.

Билли побледнел.

– Билли, – начал я, – скажи честно, у тебя проблемы, верно?

– Просто задолжал одному парню, вот и все, – ответил он. – Говорит, я должен отдать ему завтра.

– Ну а ты скажи ему, что это невозможно, – посоветовал я. – Объясни ему, по каким причинам, уверен, он поймет.

Билли окинул меня выразительным взглядом. Было очевидно, что парень, о котором шла речь, никаких отговорок не примет.

– Извини, – пробормотал я. – Но быстрее никак не получится.

– А ты не сможешь уговорить свою фирму одолжить мне денег? Я отдам сразу, как только получу.

– Но, Билли, – возразил я, – речь идет о ста пятидесяти тысячах фунтов. У нас таких денег в свободном обращении нет.

– Ну, хотя бы сотню, – умоляюще протянул он.

– Нет, – твердо ответил я. – Даже сотни не получится.

– Ты не понимаешь! – в отчаянии воскликнул он. – Деньги нужны мне завтра, к вечеру. – Он уже почти плакал.

– Почему? – спросил я. – Откуда у тебя образовался такой большой долг?

– Не могу тебе сказать! – Он уже почти кричал, и несколько голов повернулись в нашу сторону. – Но мне нужно завтра! Ясно?

Я внимательно посмотрел на него.

– Я ничем не могу тебе помочь, – тихо произнес я. – Ладно, мне пора. Так ты все еще хочешь, чтоб я продал твои ценные бумаги и отдал деньги?

– Да, – решительным тоном ответил он.

– Хорошо, – кивнул я. – Зайду в контору и вышлю тебе письменное распоряжение. Ты его подпишешь и тут же отправишь обратно мне. Постараюсь, чтобы деньги поступили к тебе на счет в пятницу.

Он словно в трансе пребывал.

– Остается надеяться, что доживу до пятницы.

Я сидел в машине на служебной стоянке ипподрома и перебирал в памяти недавний разговор с Билли Серлом. И задавался вопросом: могу ли я чем-то ему помочь, и если да, то как.

Он был прав, говоря, что деньги его и что он может делать с ними все, что захочет. Вот только вряд ли ему хотелось это делать.

Он также сказал мне, что задолжал какому-то парню около ста тысяч и что жизнь его окажется в опасности, если он не отдаст долг к вечеру завтрашнего дня. Обычно я отвергаю подобные угрозы, как мелодраматическую чепуху, но после субботних событий в Эйнтри уже не был так в этом уверен.

Стоит ли рассказывать кому-то о нашем разговоре? Но кому? В полиции наверняка потребуют доказательств, а их у меня не было. С другой стороны, страшно не хотелось, чтоб Билли попал в неприятности. Жокеев, задолжавших крупные суммы, обычно подозревают в незаконных связях с букмекерами. Но, возможно, нужда в наличных не имеет ничего общего с противозаконной деятельностью. Может, Билли собрался покупать дом. Я знал – агенты по недвижимости весьма решительны и даже агрессивны в своих методах, но уж определено не станут угрожать убийством, чтоб завершить сделку.

И я решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не удастся обсудить все с Патриком. Помимо всего прочего, я обязан уведомить его о том, что начинаю процесс ликвидации ценных бумаг Билли.

Я взглянул на часы. Уже пошел седьмой час, и контора закрыта. Придется поговорить с Патриком утром. Сейчас все равно ничего нельзя поделать, лондонские биржи и рынки уже не работают.

И я решил навестить маму.

– Привет, дорогой, – сказала она, открывая дверь. – Господи, до чего же ты худющий!

То было обычное ее приветствие, обусловленное давним патологическим страхом, что я страдаю анорексией. А началось все, когда я был костлявым пятнадцатилетним подростком, отчаянно хотевшим стать жокеем. Роста я всегда был немаленького и потому изводил себя голодом, чтоб сбросить вес. Но анорексия тут была ни при чем. Я всегда любил поесть и теперь ни в чем себе не отказывал, но, похоже, так натренировал свое тело, что оно до сих пор оставалось тощим.

Как правило, я не слишком задумывался о том, что ем, и если бы жил один, то явно недоедал бы. Но моя мамочка заботилась о том, чтоб этого не случилось. Она посылала Клаудии пакеты с едой и строгими инструкциями, настаивала, чтоб я употреблял в пищу больше белка, или больше углеводов, или больше чего-то там еще.