Феликс Фрэнсис - Азартная игра

До сих пор перед глазами стоит удивленное его лицо. Какой-то жокей, вернее, уже бывший жокей, осмеливается говорить с ним таким тоном! Но он вернулся и снова уселся напротив меня. И я стал задавать вопросы и отчаянно и даже грубо спорил, но только это ни к чему не привело.

– Наше решение окончательное.

Но даже тогда я не сдался.

Обратился к независимому эксперту, крупному специалисту по повреждениям шейных и спинных позвонков, чтоб тот помог мне выиграть дело. Но он лишь подтвердил выводы комиссии и умудрился напугать меня до полусмерти.

– Проблема, – объяснил он, – заключается в том, что при падении удар был такой силы, что ваш первый шейный позвонок был раздроблен и практически впечатался во второй. Вам чертовски повезло, что вы остались в живых. Необыкновенно повезло. И во время этого основного повреждения многие костяные выступы, соединяющие эти два позвонка, были сломаны. Проще говоря, сейчас голова ваша рискованно балансирует только на шее, вернее, ее мышцах, и достаточно малейшей травмы, чтоб она просто свалилась. Да с такой шеей я бы и на мотоцикле не рекомендовал ездить, не говоря уже о лошадях.

Да, не слишком ободряющие новости.

– Но неужели ничего нельзя сделать? – спросил его я. – Операцию, к примеру? А как насчет металлической пластины? В лодыжку у меня вставлена после одной из травм.

– Эта область шеи имеет весьма деликатное строение, – сказал он. – К тому же еще и очень сложное, ни в какое сравнение с лодыжкой не идет. Здесь совершаются самые сложные движения, в разных плоскостях и под разными углами. Проблема крепления к черепу, уже не говоря о том осложнении, что нервные волокна, подающие сигналы от всех частей тела, проходят теперь через самую середину, не говоря уже о том, что мозговой ствол доходит до этого поврежденного позвонка. Не думаю, что металлическая пластина тут поможет, скорее создаст новые проблемы. Если будете вести нормальный образ жизни, мышцы все удержат и шея будет в полном порядке, только старайтесь не попадать в автомобильные аварии. – Он улыбнулся. – И мой вам совет – воздержитесь от драк.

На протяжении нескольких недель после этого я едва поворачивал голову и какое-то время снова спал в специальном воротнике. Помню, как панически боялся чихать – вдруг голова отлетит, а к лошадям и на пушечный выстрел не приближался, уже не говоря о том, что не садился в седло. Хватит рисковать.

– Страшно хотелось приехать и посмотреть, как ты работаешь с лошадками, – сказал я Джен, вновь вернувшись к реальности. – Но боюсь, что скакать не буду.

Она огорчилась.

– А я-то думала, тебе понравится.

– Еще как понравилось бы, – ответил я. – Но слишком велик риск. Для моей шеи.

– Чертовски жаль.

Еще бы не жаль. Я истосковался по верховой езде. Приезжать на скачки из Лондона каждую неделю – это, конечно, приятно, отвлекает от унылой городской жизни, и одновременно – мучительно. Каждый день я по-приятельски болтал со своими клиентами, особенно если на них были шелковые жокейские ветровки, и мне мучительно хотелось оказаться на их месте. Иногда после всех этих разговоров я сидел в машине и оплакивал то, что потерял. Почему? За что? Почему это случилось именно со мной?

Я покачал головой, крайне недовольный собой, и решил выбросить все эти мысли из головы. Пора перестать жалеть себя. Я должен быть благодарен судьбе за то, что мне двадцать девять, я жив и счастлив, что у меня хорошая работа и я вполне обеспечен с финансовой точки зрения.

Но до чего же мне хотелось снова быть жокеем!

За первым забегом я наблюдал с выгодной позиции на трибунах; яркие и по-арлекински пестрые ветровки жокеев так и сверкали на солнце, пока лошади преодолевали две мили до финишного столба.

И, как всегда, глядя на это зрелище, я испытывал острое чувство тоски. Интересно, пройдет оно когда-нибудь или нет? Пусть даже Челтенхем был тем самым местом, где столь болезненно и плачевно закончилась моя карьера, отвращения к нему я не испытывал. Ипподром не виноват, что я слетел с лошади и разбился. И потом, именно благодаря действиям дежуривших здесь тогда медиков я остался жив и не был парализован.

Челтенхем был первым ипподромом в моей жизни, и я до сих пор любил это место. Я вырос в маленьком городке Престбери, неподалеку от ипподрома, и каждое утро проезжал мимо него на велосипеде, торопясь в школу. И каждый год в марте, с приближением Фестиваля по стипль-чезу, радостное предвкушение охватывало всех здешних обитателей, и этот путь в жизни был словно предназначен мне самой судьбой. Сперва я научился ездить на лошади, затем нанялся на каникулы к одному из тренеров, не гнушался самой черной работой, ну а уже потом отказался от запланированного семьей обучения в университете в пользу завораживающей и всепоглощающей карьеры профессионального жокея.