Эли Бертэ - Присяжный

Несколько минут они стояли перед дверью и подбадривали друг друга:

– Пойдем, Гортанс!

– Пойдем, Марион!

Между тем обе девушки не трогались с места: казалось, непреодолимый ужас овладел ими в минуту, когда они должны были подвергнуть себя тяжелому испытанию. Наконец Марион, умевшая владеть собой лучше, чем младшая сестра, набралась решимости, почти судорожной, свойственной женщинам и трусам. Она схватила ключ, повернула его в замке, не колеблясь отворила дверь и вошла в комнату покойного брата. Гортанс тронулась за ней, она была так напугана, что машинально проследовала за сестрой в помещение.

Никто не входил в эту комнату с тех пор, как из нее вынесли мертвое тело сборщика податей. Шторы были наглухо задернуты, и при слабом свете, который проникал через узкие щели, смутно виднелись предметы, напоминавшие бедным девушкам о трагедии, разыгравшейся недавно. Больше всего их пугали следы страшной операции, произведенной в этих стенах судебными следователями. Постель была измята, белье в темных пятнах, одежда, разорванная и все еще покрытая дорожной пылью, разбросана по стульям. К тяжелому воздуху, который всегда наполняет запертые наглухо комнаты, примешивался странный ароматический запах, вероятно, какого-нибудь средства, использованного врачами, когда они приступали к осмотру раны убитого.

Обе сестры одновременно упали на колени, приникли головами к полу и стали молиться. Их слова прерывались отчаянными рыданиями, которые разносились по всему дому. Кто-то прошелся по нижней зале, даже дошел до лестницы, ведущей наверх, но, без сомнения, угадав причину слез, не осмелился подняться на верхний этаж, чтобы не потревожить сестер из уважения к их столь естественной печали.

Вскоре сестрицы Бьенасси поднялись с полу и осмелились, хотя и с содроганием, осмотреться вокруг. Гортанс решила отворить окна, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха и света, тем временем Марион поспешила убрать вещи, которые могли произвести на младшую сестру слишком болезненное впечатление.

Сначала обе хранили священное молчание – казалось, сестры были проникнуты безмолвным благоговением, какое испытывают в святилище набожные люди. Однако понемногу они взбодрились и взялись за свое скорбное дело. То и дело девушки не могли сдержать приступы безутешных рыданий, но под конец немного утихли и с большой старательностью и тщанием приступили к осмотру.

В письменном столе брата сестры обнаружили палисандровый ящичек для важных писем и бумаг. Марион по наивности души отперла его и с любопытством заглянула внутрь, но ее остановила Гортанс, сказав вполголоса:

– Ты знаешь, что в этом ящичке?

– Конечно, это любовные письма нашему дорогому Теодору. Все женщины сходили по нему с ума. Он был так умен, так прекрасен собой, так добр! – И бедная Марион вновь зарыдала.

– Как, Марион, – продолжала Гортанс, – ты знаешь, что в этом ящичке, и собираешься нарушить тайны брата? Это настоящее святотатство!

– Не вижу в этом никакого святотатства, Гортанс. А что касается меня, то, признаюсь, я очень любопытна, и мне хотелось бы узнать женщин, которые любили Теодора и которые, быть может, оплакивают его смерть, как и мы. В этом, надеюсь, нет ничего дурного.

– Нет-нет, Марион, – горячо возразила Гортанс, – не будем открывать тайны, которые нам не принадлежат. Слушай, сестра, женщины, которые писали эти письма, могут со временем стать честными женами, добрыми матерями семейств. Причиной поступков этих бедных созданий могли быть чувство уныния или раздражения, возможно, минуты слабости или легкомыслия. В подобных проступках Теодор часто мог упрекнуть себя, я это знаю. Зачем нам имена этих несчастных падших сестер? Зачем мы подвергнем их опасности покраснеть впоследствии от какого-нибудь невольного нашего намека? Разве не лишились они любимого человека? Может быть, и они страдают так же сильно, как и мы, лишившись своего брата, нашей гордости и радости? Ах, Марион, будем снисходительны к этим женщинам, жертвам Теодора, наверняка многие из них заслужили лучшей участи!

Марион, похоже, плохо понимала утонченные чувства сестры. Указывая на ящичек, переполненный связками писем, она тихо спросила:

– Что же нам делать с этими бумагами?

– Надо их сжечь, Марион, сжечь, не прочитав. Поступая таким образом, я полагаю, мы исполним желание Теодора, который, может быть, нас видит и слышит.

– Пожалуй, ты права, Гортанс, сожжем эти письма.