Эли Бертэ - Присяжный

– Верно, лошадь вырвалась, когда он сошел намолоть всякого вздора какой-нибудь девчонке или переполошить несчастного беднягу, – пробормотал он, – в любом случае далеко он быть не может и скоро прибежит впопыхах за беглянкой. Хорошо, что я поймал ее.

Бывший каторжник не трогался с места и стоял, держа за повод пойманную лошадь. Но ожидание его оказалось тщетным, ничто не нарушало ночной тишины. На Шеру напал страх. «Уж не случилось ли чего с господином Бьенасси? – спросил он себя. – У него сегодня денег было пропасть, и они могли соблазнить какого-нибудь беднягу, а я таких много повидал на своем веку!»

Чтобы удостовериться в том, насколько справедливо это подозрение, он поспешно протянул руку к кожаным сумкам, привязанным к седельной луке, и по их весу, как и по изданному ими металлическому звуку, определил, что собранные деньги не исчезли. При этом открытии Шеру отдернул руку, как будто прикоснулся к листу раскаленного железа.

– Я ошибся, – пробормотал он, – Бьенасси должен скоро появиться.

Долго еще ждал он, поглядывая то вправо, то влево. Однако прежнего спокойствия в нем уже не было. После минутного молчания Шеру вновь заговорил сам с собой со зловещей улыбкой на лице:

– Глуп же я буду, если не воспользуюсь случаем! Сборщик податей еще, может быть, в Салиньяке, лошадь одна скачет в Б***, и тот, кто ее встретит, наверняка освободит от тяжелой ноши. Почему же не сделать этого мне? Сейчас я бедняк, а куплю землю и буду богачом… Разве это значит красть? Деньги эти не принадлежат никому, разве я обязан знать, чьи они? Я нашел их брошенными среди дороги, почему же мне их не взять? Что нашел, то уже твоя собственность!

Несмотря на свои рассуждения, бывший каторжник бессознательно отступал назад, словно желая уклониться от притягательной силы, которую имел для него драгоценный металл. Но рука его вновь опустилась на кожаные сумки.

– Там, должно быть, много, – проговорил Шеру шепотом.

Он вынул мешки из кожаных сумок и с наслаждением взвесил их.

– К серебру, верно, примешано и золото.

Он все еще стоял посреди дороги. Если бы в эту минуту явился Бьенасси и стал требовать вернуть деньги, Шеру не колеблясь отдал бы их, но сборщик податей прийти не мог. Последний довод поборол тревожное недоумение Шеру.

«Кто узнает, что это я их взял? – размышлял он. – Здесь проходит много людей, а следовательно, в их числе могут быть и воры. Меня никогда не заподозрят в этой краже. Господин Бьенасси, правда, добрый малый, ему это может повредить, но деньги принадлежат не ему, а казне, то есть всем, то есть никому. У сборщика податей украли казенные деньги – за что же ему отвечать? Я ведь предупреждал его, зачем было ему бросать свои мешки с деньгами без присмотра на большой дороге?»

Последняя мысль показалась Шеру гениальной, и он более не колебался. Набросил повод на шею лошади, щелкнул языком и хлопнул животное рукой по спине. Чувствуя себя свободной, она тотчас пустилась бежать крупной рысцой, между тем как Шеру крадучись пробирался вдоль кустов к Зеленому дому.

В тот же вечер Гортанс и Марион ждали возвращения брата в комнате нижнего этажа. Совсем стемнело. Сернен ушел к себе, и сестры, тщательно затворив ставни и двери, остались в доме одни. На маленьком столике, накрытом белой, как снег, салфеткой, лежала закуска на тот случай, если Бьенасси по возвращении домой захотел бы поесть. Еда состояла из фруктов, домашнего пирожного и варенья. Гортанс поставила на оба конца стола по букету прелестных цветов в стеклянных голубых вазах и тем придала обстановке праздничный вид. Две свечи в посеребренных подсвечниках стояли на столе, но Гортанс и Марион из экономии не позволяли себе пользоваться подобной роскошью.

Сидя в темной комнате, они разговаривали вполголоса. Час, в который обыкновенно возвращался Бьенасси, давно прошел, но девушки не беспокоились: брат мог задержаться по делам или засиделся у мэра в Салиньяке. Девицы Бьенасси только слегка вздрагивали, когда слышался шум шагов на улице, и совершенно спокойно и беззаботно продолжали свой разговор. Темой разговора сестер был случай с Арманом Робертеном.

– Вот и еще один поклонник ускользает от тебя, моя бедная Гортанс, – печально произнесла Марион. – Он наверняка теперь женится на мадемуазель де ла Сутьер. Какое счастье для этой девушки! Надо же было быку погнаться за ней! На последнем балу ты была во сто раз красивее этой гордячки. Мне казалось, что Робертен заинтересовался тобой.