Эли Бертэ - Присяжный

На площади, шумной еще несколько часов назад, царило безмолвие: торговцы складывали товар, музыканты убирали инструменты. Зато кабаки были переполнены посетителями, которые радовались удачной продаже скота и другой сельской продукции. Сборщик податей перешел через площадь, напевая вполголоса и по привычке бросая лукавые взгляды на хорошеньких торговок. Подходя к гостинице, он встретил Франсуа Шеру. Бывшему каторжнику удалось сбыть все сабо, которые он утром взгромоздил на осла. Бьенасси остановил его скорее ради шутки, чем с намерением взять с него деньги.

– Как, – обратился он к нему, – ты продал весь товар и не пришел в ратушу внести недоимку?

– Разве у вас мало денег? – возразил Шеру, бросив жадный взгляд на туго набитые мешки. – К тому же мы с вами договорились, что я заплачу куропатками.

– Ты уверен, что сегодня вечером настреляешь на шесть франков куропаток? – спросил сборщик податей и улыбнулся.

– Почему нет? Но мне надо торопиться, чтобы вовремя подкараулить их. Если будут жирные, вы ведь дадите по двадцать пять су за штуку?

Бьенасси ответил насмешливым взглядом, и Шеру поехал дальше. По дороге он несколько раз обернулся, чтобы взглянуть на мешки с деньгами.

Известно, с какой быстротой распространяются слухи, особенно дурные. Менее чем через два часа после несчастного случая в Рокроле, о нем уже знали в Салиньяке. Когда Бьенасси пришел к мэру, тот поспешил сообщить ему новость, но, боже милосердный, в каком преувеличенном виде! Робертен был убит, говорили, или все равно что убит, бык насквозь проткнул ему грудь рогами, и доктор Симоно не смог привести раненого в чувство. Что касается Пальмиры де ла Сутьер, то ее считали целой и невредимой, но она торжественно поклялась в присутствии двадцати человек, что если избавитель ее умрет, то она пострижется в монахини и будет доживать свой век в монастырских стенах.

Сборщик податей сначала слушал рассказ с насмешливым недоверием, а потом со все более заметным беспокойством. Он заставил несколько раз повторить историю и убедился, что в ней много противоречий. Главный факт, однако, оставался неизменным. Его повторило такое множество людей, что не приходилось сомневаться в достоверности.

Во время обеда Бьенасси был непривычно задумчив и с наступлением сумерек неожиданно объявил о своем намерении ехать. Простившись с мэром и его семейством, молодой человек поспешно отправился в обратный путь. Солнце зашло, и на дороге уже редко встречались возвращавшиеся с ярмарки крестьяне. По большей части это были пьяные мужики, спавшие в своих телегах. Бьенасси подгонял лошадь, с нетерпением ожидая минуты, когда между деревьями покажутся здания Рокроля. Тревожные мысли не давали ему покоя.

– Этому баловню судьбы Робертену непременно надо было переломать себе ребра! Как теперь выдержать соперничество с отважным бойцом, победителем разъяренных быков? Бессмысленные фразы, которые мне удастся выловить из этих глупейших романов, теперь будут бессильны. Если бедняга умрет, то все образуется – не будет же девушка плакать целый век. Терпение, Теодор, и ты узнаешь, в чем дело. На моей стороне пленительная Женни, которая умна, как дьяволенок, и в случае неудачи вознаградит меня за равнодушие Пальмиры. Увидим, черт возьми, увидим! – И он продолжал ехать, тихонько насвистывая модную песенку.

Наконец сквозь вечерний полумрак показались белые конюшни и старая кровля Рокрольского замка. Не успел Теодор проехать заветное дерево, где он оставил письмо, как грубый голос окликнул его:

– Вы ли это, господин Бьенасси?

Сборщик податей остановил лошадь.

– Ах, это ты, Батист! – отозвался он, узнав жокея. – Могу ли я увидеть твоего господина?

– Невозможно, сударь, вы, верно, изволили слышать, что тут произошло. Господин велел встретить вас и сказать, чтобы вы не трудились заходить в замок. Господин сам приедет к вам через несколько дней. А до тех пор просил его не беспокоить. Вот и все мое поручение.

Пока Бьенасси обдумывал, что бы могло означать это довольно странное сообщение, Батист насмешливо продолжал:

– Вы приехали за деньгами, не правда ли? Как бы они от вас не ускользнули! Денег у нас не водится. Целых три месяца никто, кроме Джона, не получал жалования. Вероятно, потому, что он англичанин, а мы все – местные жители. Справедливо ли это?

Бьенасси наконец опомнился от удивления.

– Твой господин зайдет в мою контору, когда ему будет угодно, любезный, – ответил он, – я нисколько не беспокоюсь о безделице, которую он должен казне. Но скажи мне, сегодня так много толковали о несчастном случае с месье Робертеном. Что произошло на самом деле?