Анри Шарьер - Мотылек

– Люди куда более цивилизованные, чем мы, посадили их в камеры, чтобы им неповадно было творить зло, – сказал префект.

– Что вы называете цивилизацией, начальник? – спросил я. – Вы полагаете, что если у нас есть лифт, самолеты и метро, то из этого следует, что французы более цивилизованные, чем ваши люди, которые приняли нас и оказали нам помощь? А по моим скромным понятиям, здесь, в этой бедной общине на лоне природы вдали от промышленной цивилизации, в каждом из живущих гораздо больше цивилизованности, благородства души и человеческого сострадания. И если они обойдены благами технического прогресса, то уж христианского милосердия в каждом из них больше, чем у всех претендующих называться цивилизованными нациями мирового масштаба, вместе взятых. Я предпочту иметь дело с любым жителем вашей деревни, не умеющим ни читать, ни писать, чем с выпускником Сорбонны, – я имею в виду того, кто приговорил меня к каторге. Первый всегда остается человеком, второй даже забыл, что он человек.

– Я все понимаю. Однако всего лишь выполняю приказ. А вот и грузовик. Прошу вас проявить благоразумие и помочь мне исполнить мои обязанности без всяких осложнений.

Женщины стали по очереди прощаться со своими подопечными. Со мной попрощались Тибисай, Ненита и Негрита. Все трое заливаются горючими слезами. Мужчины пожимают нам руки – им очень больно наблюдать, как нас увозят в тюрьму.

Прощайте, люди Ирапы! Вы имели мужество вступиться перед своими властями за гонимых и страждущих, которых вы не знали еще вчера. Вы разделили с нами хлеб, заработанный в поте лица, которого постоянно не хватает вашим собственным семьям. Вы оторвали его от себя и дали нам. Пусть этот хлеб станет для меня символом человеческого братства, назиданием из кладезя древней мудрости: «Не убий, делай добро, не отринь руки просящего, сам пребывая в нужде, помоги несчастному и всем тем, кто более страждет, чем ты сам».

Если однажды мне суждено стать свободным, то я буду помогать другим, чем только смогу. Этому меня научили первые венесуэльцы, которых я встретил, и я еще встречу много таких.

Через два часа мы очутились в большом поселке, расположившемся на берегу моря. Он имеет все основания превратиться в скором времени в город и морской порт. Название поселка Гуирия. Префект передал нас в руки районного шефа полиции. В полицейском участке с нами обходились довольно сносно, но допрашивали дотошно. Проводивший дознание чиновник, глупый, как пробка, напрочь отказался поверить, что мы приплыли из Британской Гвианы, где пользовались совершенной свободой. Он попросил нас объяснить, каким образом за такое короткое расстояние – от Джорджтауна до залива Пария – мы умудрились довести себя до состояния почти полной дистрофии? И когда я рассказал ему, что на пути к Венесуэле нас настиг жесточайший ураган, который и был всему причиной, – поверить в это оказалось выше его сил. Он посчитал, что мы его разыгрываем.

– В этом шторме погибли два больших судна, груженные бананами, вместе с командой. И еще один сухогруз с бокситами, и тоже с командой. А вы утверждаете, что выжили на своей пятиметровой лодке, открытой всем четырем ветрам? Кто же поверит в эти басни! Даже старый дурак, который клянчит милостыню на рынке, ни за что не поверит. Врите, да не завирайтесь. Видно, дело нечисто, что-то вы скрываете.

– Наведите справки в Джорджтауне.

– Не хватает еще, чтобы англичане подняли меня на смех.

Не знаю, что и куда настрочил на нас этот тупорылый кретин, безмозглый и надутый чинуша, ни во что и никому не верящий, но только как-то поутру, часов в пять, нас разбудили, заковали в цепи, посадили в грузовик и повезли неведомо в каком направлении.

Раньше говорилось, что Гуирия находится на заливе Пария, как раз напротив Тринидада. Гуирия лежит в устье большой реки Ориноко, по величине не уступающей Амазонке, это еще одно ее преимущество.

Так вот, из Гуирии, привязанные друг к другу цепью, в сопровождении десятка полицейских, мы подъезжали на грузовике к Сьюдад-Боливару, крупному городу и столице штата Боливар. Путешествие на колесах по грунтовым дорогам весьма изнурительное и невеселое занятие. И узники, и стража одинаково страдали от жуткой тряски в кузове машины. Грузовик гремел на рытвинах и ухабах, а вместе с ним гремели и мы, словно мешки с орехами. До города добирались пять дней: дело в том, что ночью мы спали прямо в машине, а с утра снова отправлялись в дурацкую гонку неведомо куда.