Анри Шарьер - Мотылек

Посадил я его на передний багажник, и мы поехали. Поскольку старик говорил только на хинди, он молча показывал мне рукой, куда надо ехать. Далековато. Уже час кручу педали. Приехали в богатый квартал на берегу моря. Кругом одни прекрасные виллы – и больше ничего. По знаку тестюшки остановился и стал наблюдать. Он достал из-под туники круглый белый камень, опустился на колени перед первой ступенькой лестницы и стал катать камень по ступеньке, что-то при этом напевая. Через несколько минут появилась женщина в индийском наряде и, приблизившись к нему, что-то отдала, не говоря ни слова.

Он переходил от одного дома к другому, и эта история повторялась вплоть до четырех часов. Я долго терялся в догадках, но так и не смог ничего понять. Из последней виллы к нему вышел уже мужчина в белых одеждах. Он поднял старика с колен и, взяв под руку, увел в дом. Прошло более четверти часа. Наконец старик вышел из дома, опять-таки в сопровождении этого господина. Тот перед расставанием поцеловал старика в лоб или, скорее всего, в седые волосы. Затем мы отправились домой, и я жал изо всех сил на педали, чтобы приехать пораньше, потому что на часах было уже около пяти.

К счастью, домой успели добраться еще засветло. Моя прекрасная Индара сначала проводила отца в его комнату, а вернувшись, бросилась мне на шею и принялась целовать как сумасшедшая, после чего потащила в ванную, чтобы я принял душ. Свежее и чистое белье уже наготове. Я помылся, побрился, переоделся и сел за стол. Индара, как обычно, ухаживает за мной. Пытаюсь заговорить, но она все крутится туда-сюда, делая вид, что очень занята. Тянет время, чтобы я не приставал с расспросами. Я сгораю от нетерпения, но четко знаю, что индуса или китайца никогда понуждать рассказать о чем-то нельзя. Нужно сначала выждать некоторое время, а затем спрашивать. Потом они сами расскажут обо всем, понимая, что ты ждешь к себе доверия, а когда они, в свою очередь, убедятся, что тебе можно доверять, они так и сделают. Так оно и вышло с моей Индарой.

Уже в постели после затяжного любовного акта Индара, расслабленная, прижалась горячей щекой к моей голой руке, стала говорить как бы отрешенно, не глядя на меня:

– Ты знаешь, дорогой, когда папа отправляется за золотом, он никому не причиняет зла. Напротив, он призывает духов, чтобы они охраняли дом, где он катает камень. В знак благодарности ему дают кусочек золота. Это старинный яванский обычай. Мы ведь приехали с Явы.

Вот что поведала мне моя принцесса. Но однажды на рынке со мной заговорила ее подруга. Я был один: Индара еще не дошла, а Квик-Квик с одноруким еще не подъехали. Красивая девушка, тоже с Явы, рассказала мне нечто совсем другое:

– Почему ты работаешь, раз живешь с дочерью колдуна? Ни стыда у нее, ни совести! Поднимает тебя в такую рань, даже если идет дождь. С тем золотом, что получает ее отец, ты мог бы и не работать! Уж если бы она любила тебя, то не будила бы ни свет ни заря!

– А чем занимается ее отец? Расскажи мне, я ничего не знаю.

– Ее отец – колдун с Явы. Стоит ему захотеть, он накличет смерть на тебя и твою семью. Единственный способ отвратить колдовство, которое он напускает с помощью волшебного камня, – дать ему золота. Тогда он начинает катать камень в другую сторону и отгоняет смерть, а заодно отвращает все несчастья от человека, призывает здоровье и благополучие для него, его близких и всего его дома.

– Индара не говорила мне ничего подобного.

Я решил проверить, кто из них прав. Несколько дней спустя я оказался с моим длиннобородым тестюшкой на берегу речки, пересекавшей квартал Пенитенс-Риверз и впадавшей в Демерару. На лицах рыбаков был написан страх. Они спешили предложить ему рыбину и тут же отгребали от берега. Я все понял. Расспрашивать еще кого-нибудь уже не было никакой необходимости.

Лично мне тестюшка-индус не доставлял особых хлопот. Он говорит со мной только на хинди и полагает, что я понимаю немного. На самом деле я никак не могу уловить, что он хочет сказать. Но, с другой стороны, это и хорошо – между нами не возникает никаких разногласий. И все же он подыскал для меня работенку: я наношу татуировку на лоб девочкам-подросткам от тринадцати до пятнадцати лет. Иногда он обнажает им грудь, и я рисую листья или лепестки цветов зеленой, розовой и голубой тушью, обводя в центре сосок, который после этого торчит, словно пестик. Самые храбрые – а это очень больно – соглашаются на ярко-желтое кольцо вокруг соска, но еще реже – на желтую татуировку самого соска.