Курт Ауст - Судный день

– Петтер, дорогой мой, что это с тобой? На тебе лица нет!

Я быстро рассказал, как Мария обнаружила записку, и протянул ее Томасу. Пришла очередь профессора поволноваться.

– Хочешь сказать, что вот эта записка была зашита в рубаху графа?! – В тусклом свете фонаря он пытался разглядеть записку. – Пойдем! Поднимемся в комнату и изучим ее как следует!

На лестнице никого не было, однако светильник на стене уже зажгли. Из трактира доносился приглушенный гул голосов. Оказавшись в тепле, я обрадовался, и мне захотелось вдобавок затопить камин в комнате, но, к моей досаде, Томасу холод был нипочем. Я прикрыл дверь в комнату, а профессор зажег свечку, разложил писчие принадлежности и, водрузив на нос очки, уселся за стол. Томас вполголоса прочел записку и сделал несколько заметок. Я же свернулся калачиком на кушетке и поплотнее завернулся в одеяло, пытаясь согреться. За окном только-только начали сгущаться сумерки, однако веки мои отяжелели, а мысли разбрелись – впрочем, этому я и не препятствовал.

– Это своего рода расписка. – Громкий голос Томаса привел меня в сознание.

Я выпрямился и пробормотал:

– Я же говорил…

– Да, и написана она по-немецки – это ты верно определил. – Томас весело взглянул на меня. После того, как он изучил записку, настроение у него заметно улучшилось. – Этот почерк кажется мне знакомым. В расписке указано, что с капитаном Жюлем Риго расплатились дважды – сначала он получил сто пятьдесят риксдалеров, а затем – сто пятьдесят золотых марок. Деньги были выплачены семнадцатого ноября тысяча шестьсот девяносто девятого. Почти все написано довольно разборчиво. – И он вновь вгляделся в бумагу. – Только подпись плательщика разобрать сложно. Либо “фон”, либо “ван”… Баргхальс, Бергхальс, Бергхальц, Бергхольц… что-то в этом роде… – И он протянул расписку мне. – Попробуй-ка ты. Глаза у тебя молодые, сможешь получше разглядеть.

Я нехотя поднялся на ноги. После минутной дремы моя голова все еще шла кругом.

– Смотри, – и Томас указал на записку, – сумма: сто пятьдесят риксдалеров. А на следующей строчке – сто пятьдесят золотых марок. Здесь написано: в уплату за ус… видимо, услугу, оказанную капитаном Жюлем Риго. А дальше стоит дата: год тысяча шестьсот девяносто девятый, семнадцатое ноября. И еще – оплачено… Это, скорее всего, имя плательщика, верно?

Наклонившись к свече, я вглядывался в буквы, пока глаза не заболели.

– Кажется, фон Бергхольс. Или Бергхольц. Последнюю букву не разобрать.

– Угу… – Томас вновь погрузился в собственные мысли и вряд ли вообще слышал мои рассуждения… “3ачем было меня будить, если все равно не слушаешь?” – раздраженно подумал я. – Бергхольц… Да, наверное, так и есть, – сказал Томас, пряча расписку в карман, – думаю, надо собрать всех в трактире, рассказать всю правду о графе и попытаться вытрясти из этой компании лгунов и молчунов хотя бы крупицу истины.

– Мария, позови хозяина с супругой! Побыстрее! – Грузная фигура Томаса возвышалась посреди трактира. Он надел парик, расшитый золотом жилет и новый камзол. Теперь ни у кого не возникало сомнений, что к этому человеку стоит прислушаться.

Священник с плотником ужинали, но сидели по отдельности. Оторвавшись от еды, они оба удивленно посмотрели на Томаса. Я раздумывал, позвать ли мне Бигги, но решил подождать указаний профессора. Но указаний так и не последовало. Возможно, он посчитал, что если “ведьмы” рядом не будет, то остальные будут разговорчивее.

Ни слова не проронив, Мария поспешно скрылась за дверью и вскоре вернулась. Томас вопросительно взглянул на нее, а девушка в ответ кивнула и прошла на кухню. Немного погодя в трактир вошли хозяева – они явно недоумевали: что происходит, и были слегка недовольны.

– Зачем… – начал было фон Хамборк. Он переоделся и надел парик.

– Я все объясню, – перебил Томас и махнул рукой. – Прошу, садитесь. И ты тоже, Мария, – крикнул он, повернувшись к кухне. Девушка вышла, вытирая руки о фартук, и присела на стул возле длинного стола, прямо напротив священника, расположившегося, по своему обыкновению, в самом дальнем углу.

Хозяева сели за стол рядом с плотником, слева от двери, я же пододвинул свой стул к камину, чтобы видеть их всех. Еще на лестнице Томас попросил меня понаблюдать за каждым из них и посмотреть, как они отнесутся к сказанному.

– Три дня назад, – начал Томас Буберг, – в среду, двадцать седьмого декабря, вы, Якоб Магнус Фриш, первым приехали на этот постоялый двор.