Курт Ауст - Судный день

– Я пришел, Альберт. О чем ты хотел рассказать?

Альберт поймал взгляд Бигги и кивнул на стоявший у очага котелок. Бигги присела на краешек лежанки и влила в рот конюха несколько ложек какой-то зеленоватой густой жидкости. Проглотив, Альберт устало откинулся на спину.

– Все верно… – пробормотал он, – все так, как сказала Бигги. Это я убил того француза.

Довольная лошадь прохаживалась по протоптанной за конюшней тропинке – из ноздрей у нее валил пар. Чтобы проложить дорожку через сугробы, мне пришлось усесться на здоровенного ютландского жеребца. Коняга был таким высоким, что я едва дотягивался ему до крупа, и Бигги пришлось подсадить меня. Круп у жеребца был широкий, как амбарная дверь, а сам он оказался спокойным и трудолюбивым – не сбавляя шага, он неторопливо и упрямо пробивался сквозь сугробы высотой в четыре-пять футов, и вскоре его огромные копыта уже утрамбовывали снег на дорожке, куда теперь можно было вывести и лошадей помельче.

Я по очереди выпускал их из конюшни, и лошади сами решали, пробежаться ли им рысцой или просто пройтись, чтобы выгнать из шерсти злых блох. Графский жеребец, изящный и крепко сбитый, оказался норовистым. Черный, как само зло, но с белыми носочками на передних ногах, он пробежал по тропинке несколько раз и немного угомонился, – лишь тогда я отвел его обратно в конюшню.

Лошадей следовало вывести, чтобы в конюшне можно было спокойно поговорить. Когда мы зашли туда, лошадиное ржание заглушало тихий голос Альберта: только он пытался заговорить, как вновь и вновь беспомощно опускался на лежанку.

Томас посмотрел на меня и велел вывести лошадей во двор, пообещав потом пересказать историю Альберта.

Вообще-то я радовался, что опять сижу на лошади, с крупа которой виден раскинувшийся за трактиром луг. Мне полезно было проветриться и хорошенько обдумать все, что я услышал.

В голове у меня прояснилось, я даже вспомнил латинское изречение Томаса – “Fit erranti medicina confessio ”. Это означает: “Признание – лекарство для того, кто совершил ошибку”.

Альберт убил графа и почти до смерти замучил себя, отказываясь от еды и питья. В конце концов он сознался, рассказав обо всем сначала Бигги, а потом Томасу, и это латинское выражение означало, видимо, что благодаря своему признанию Альберт вылечится.

Когда я только собрался выводить лошадей, он посмотрел своими темными, глубоко запавшими глазами на Томаса и спросил, как тот догадался, что он, Альберт, – француз. Томас поднялся, подошел к двери, за которой хранился инвентарь, и вытащил оттуда вилы.

– Вот это и навело меня на мысль, – ответил он, – в Дании не принято подрезать деревья так, чтобы ветви по форме становились похожими на вилы, как это делают во Франции: по мере того как дерево растет, на нем вырастает и заготовка для вил. Я заметил, что деревяшка здесь обточена по определенному лекалу. Тогда я понял, что искать, и нашел в кузнице лекало и не законченные еще заготовки. Но все-таки я не был до конца уверен, что ты француз. В молодости я несколько лет учился в Париже и однажды летом поехал в Севенны, в гости к приятелю, который был оттуда родом. Именно там я и узнал, как на деревьях “вырастают” готовые вилы. Позже я бывал и в немецких землях, и в Италии и Голландии, однако ничего подобного там не видел.

Томас старался перекричать расшумевшихся лошадей, так что даже мне удалось услышать его рассказ, хотя в тот момент я затягивал упряжь на ютландском жеребце.

Позже, вдыхая морозный воздух и глядя, как солнце исчезает за деревьями, я раздумывал, научусь ли и я когда-нибудь так хорошо подмечать окружающие меня предметы, научусь ли определять то, что необходимо подметить. Я вновь вспомнил про Альберта.

Почему он совершил такое?

Но ничто – ни лошади, ни морозный воздух не подсказали мне ответ. Объяснить мог лишь сам Альберт, который сейчас лежал в конюшне и рассказывал. Но поскольку я ничего не слышал, передаю его историю так, как ее пересказал мне Томас.

– Да, я француз. Вы правильно догадались, господин профессор…

– Можешь называть меня Томасом, – сказал я. Передо мной лежал хладнокровный убийца, но к чему было изнурять его формальностями?

– Хотите знать, почему я?..

Я кивнул – конечно же, мне хотелось обо всем узнать.

– Тогда вам придется набраться терпения, потому что… – Альберт закашлялся и отхлебнул еще немного зеленой жидкости. Несколько капель упало на бороду, и Бигги, отставив котелок, вытерла Альберту рот. – То… что случилось два дня назад… Нет. Начну с самого начала, иначе вы не поймете. Я… Мне не нужно прощение за то, что я совершил. Я хочу понести наказание. Но… – Он умолк и прикрыл глаза.