Ингер Фриманссон - Крысоловка

Майя проснулась, когда летели уже над Швецией. Весь полет проспала, пристроив голову на плече Томаса; он не шевелился, опасаясь разбудить. Плед она натянула на голову. Проснувшись, стянула плед, и ткань отозвалась электрическим потрескиванием.

– Где мы? – зевнула она. Наклонилась к окну, пытаясь рассмотреть.

– Только что миновали Данию, а теперь летим над Швецией, эта часть называется Сконе. Это самый юг.

– Скоуни, – повторила Майя.

Томас устало рассмеялся:

– Ну да, примерно так.

– Долго еще?

– Наверное, чуть меньше часа.

Она встала, протиснулась мимо него к проходу. Мужчина, сидевший слева от него, тоже поднялся. Когда сосед закрыл книгу в мягкой обложке, Томас понял, что это швед. Они вежливо улыбнулись друг другу, но не заговорили.

«Вот я и дома, – подумал он. – Welcome back to the silence» [32].

Майи не было долго. Когда вернулась, от нее пахло зубной пастой, губы подвела розовой помадой, которую купила в аэропорту Бангкока. Накрашенная, она выглядела чуточку вульгарно. Облокотившись о спинку сиденья, она как-то странно посмотрела на Томаса. Потом чуть отклонилась назад, и он увидел, в чем проблема: отлетела пуговица на брюках. Девушка соорудила временную застежку, продев в петлю ленточку, а другой ее конец привязав к поясу.

Она изобразила поцелуй. Прошептала:

– Love you so much.

– Love you too [33].

Приземлились они почти в пять. Он и забыл, что в это время солнце здесь еще очень высоко. Обменял немногие оставшиеся доллары на шведские кроны. Удивился, как мало получилось.

– От аэропорта до Седертелье ходит прямой экспресс, – сказал Томас. – Но редко, пойду узнаю расписание.

Майя осталась с гитарой и багажом. У них была лишь одна сумка. Она лопнула по шву, и какая-то добрая душа обмотала ее пленкой. Томас подошел к информационной стойке. Следующий поезд отходил уже через двенадцать минут, не успеют. Тогда лучше поехать автобусом до Центрального вокзала, а там сесть на пригородную электричку. Так даже дешевле.

Майя стояла, втянув голову в плечи и одной рукой придерживала ручку сумки. Гитару прислонила к скамье. Томас подумал, что в любой момент инструмент может упасть, но чехол толстый, ничего страшного. Куртки у Майи не было, лишь легкая кофточка поверх блузки, парусиновые балетки надеты на босу ногу.

– Поедем на автобусе, – сообщил Томас.

Майя промолчала.

Он закинул гитару за плечо, поднял сумку и зашагал к выходу. Указатели вывели к автобусной остановке. Сколько стоят два билета? Он обернулся. Майя неподвижно стояла на прежнем месте.

«В чем еще дело?» – подумал он устало. Поставил сумку и помахал девушке. Она неохотно двинулась к нему. С нарочитой неспешностью. Густые волосы закрывали лицо. Он уже видел ее такой. Когда он болтал с Синди, той американкой, путешествующей в одиночку. С Синди было легко. Родом из Далласа, что в Техасе, милый акцент. Однажды вечером он аккомпанировал, когда Синди пела песенку Долли Партой «Джолин». Голос у нее был очень приятный. После того вечера Майя молчала два дня.

Он ждал.

– Нам надо поторопиться, автобус отходит!

Она подошла, и Томас заметил слезы на ее лице.

Обнял, прижал к себе.

– Ты устала, знаю. Я тоже устал. Но скоро ты выспишься.

Футболка его намокла.

– Замерзла?

Она подняла к нему круглое, нежное лицо. Всхлипнула:

– Я думала, нас встретят.

– Правда?

– Да.

– Но никто не знает о нашем приезде.

– Да, и все же… Я надеялась, что твоя мама встретит.

– Давай перекусим. Чай с булочкой. Господи, как я хочу круассан с козьим сыром. – Юлия стянула волосы и скрепила заколкой. Одежда пропиталась больничным духом; даже кожа, казалось, пахнет больницей. «Прилипчивый запах», – подумала она.

– А можно оставить папу одного? – спросила Йеннифер.

– В палате сейчас уборка, перестилают кровать. Что нам под ногами путаться… Кстати, который час? Время обеда, наверное.

– Можем перекусить в буфете, – Йеннифер махнула в сторону вестибюля.

– Ну нет, не могу я здесь больше. Надо передохнуть от всех этих шприцев и капельниц.

Они спустились к улице Рингвеген, нашли маленькое кафе. Хозяин оптимистично выставил столики на тротуар. Дождь усиливался, хлестал по лицу; по водостоку мчался настоящий поток.

Внутри было пусто. Сели за столик у окна, заказали чай и круассаны. Юлия достала из кармана книгу. Томик не успел намокнуть. Юлия читала ее отцу. Последние стихи Горация, ее любимые. После того как она начала изучать литературу, в ней вдруг проснулись не ведомые прежде способности концентрироваться. И теперь она могла отключаться от действительности. И читала отцу, даже когда он спал. Где же прелесть, увы, где же румянец твой. Где движений краса? Облик где той-то, той, что любовью дышала, сердце тайно в полон брала? [34]