Курт Ауст - Второй после Бога

– Scribo, Ergo crucior , – бормочу я про себя и смотрю в морскую даль. Я пишу, значит, страдаю. Не может… не должно быть неожиданным, чтобы прошлое вызывало во мне такое волнение, чтобы оно правило моими чувствами и открывало плотины, о существовании которых я уже давно забыл. Раньше такое случалось не раз, и я уверен, что это может повториться. Но почему?

На острове спокойный день, светит солнце, и почти нет ветра, так бывает летом, в июле, но сейчас сентябрь. Вода неподвижна, она синяя и зеркальная, и далеко-далеко на горизонте я вижу слабое темное пятно, это Ютландия, в середине пятно сине-зеленое, по краям, где оно сливается с водой, серое. Оно пропадает. Становится водой и больше ничем.

Свет режет глаза, и я перевожу взгляд на землю. Хочу ли я страдать? Может, я пишу только по этой причине? Я могу перестать в любую минуту. После того, как князь в гневе меня покинул и предоставил самому себе, никому от меня ничего не нужно, никто ничего от меня не требует. Никто, кроме меня самого.

Может, я пишу, чтобы снова пережить те минуты, воссоздать страдания прошлого, снова его испытать?

Стебли клонятся к песку, слабый, игривый ветер засыпает верхушки стеблей песчинками, и я вдруг замечаю зигзаги следов, оставленных здесь ветром, стеблями, прихотью природы. Богом. Вижу рисунок со сложным узором посередине и менее четким по краям, потом он исчезает окончательно и в конце концов становится ничем. Неужели и все так? Неужели и человеческая жизнь тоже такая? Неужели я близок к тому, чтобы, ослабев, стать ничем? Оказаться забытым?

Может, именно поэтому я не помню хрупкого начала своей жизни, своего детства? Потому что тогда я был ничем, сначала ничем, а потом стал более и более…

Мысли переходят в сон. Сон, который снился мне постоянно во время моей первой поездки в Норвегию, не отпускал меня и которым я пользовался как памятью в той степени, в какой можно доверять сну. Был ли он частью ничего или был частью меня, моей жизни? Был ли он частью воспоминаний?

Не знаю, чему можно верить… или на что можно надеяться.

Она улыбнулась мне, губы произнесли слово “Петтер”, и с них не сорвалось ни единого звука, когда люди кричали ей бранные слова, лили на нее воду или бросали в нее камни. Привязанная к позорному столбу, она улыбалась, когда люди выходили из церкви, где они молились за спасение ее души, и громко произнесла “Петтер”, а потом ее неожиданно подняли вместе с позорным столбом, и костер под ней разгорелся и запылал. Испуганный, я закричал, что это моя мама, а никакая не ведьма. Костер обрушился на какой-то дом, она звала меня из окна, а я кричал, что она должна оттуда выбраться, но она улыбалась, кричала “Петтер… Петтер…”, и я проснулся, оттого что кто-то тряс меня за плечо. Нунций был уже одет и просил, чтобы я перестал кричать. Я кивнул, выдохнул весь воздух, откинулся назад в алькове и вспомнил свой сон, вспомнил во всех подробностях.

Юнкер Стиг и нунций уже поели. Фрейлейн Сара принесла в переднике собранные ею грибы, и Герберт потушил их со свежими сливками для тех, кто еще не завтракал; правда, Нильс и Олав отказались их есть, Олав сказал, что от грибов можно подохнуть, что они ядовитые. Фрейлейн Сара засмеялась и съела немного из горшочка, в котором грибы томились. Она проглотила их, обнажила в улыбке белоснежные зубы и даже высунула кончик красного язычка, чтобы показать, что с нею все в порядке. Но это не помогло, Нильс и Олав наотрез отказались от грибов. Они быстро доели остатки каши и скрылись в предрассветном тумане.

Я спросил у фрейлейн Сары, спала ли она ночью. Она подозрительно взглянула на меня и поинтересовалась, что я имею в виду. Я объяснил, что видел ее ночью, но она горячо это отвергла – она вообще ночью не вставала. Потом опомнилась и тихо проговорила, что слышала, “как кое-кто поздно вернулся домой”. Многозначительно поглядев на меня, фрейлейн Сара вдруг рассмеялась. Я покраснел до корней волос и долго ничего не мог сказать.

Юнкер Стиг хотел в тот же день ехать дальше, но мы с нунцием уже решили совершить сегодня прогулку в Бёрре, поэтому я сказал, что отъезд придется отложить на завтра.

Юнкер сердито стукнул кулаком по стене и вышел из комнаты. Закончив есть, я отправился к нунцию. Он читал какую-то книгу и без лишних слов приказал мне лечь спать, чтобы в прогулке его сопровождал отдохнувший проводник. Я тут же с благодарностью завалился в свой альков и сразу заснул, на этот раз без снов.