Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз

Линдси кивнул, и слуга вышел, а минуту спустя ввел в гостиную милого, кроткого на вид человека в одежде священнослужителя с очень серьезным выражением лица. Внешность у него была такая, словно в юности он занимался спортом, но теперь, когда ему перевалило за сорок, несколько распустился. В нем было слишком много застенчивости и даже робости, чтобы он смотрелся красивым, но в правильных чертах его лица не имелось ничего злобного или высокомерного, равно как и в мягких очертаниях рта, говоривших о неуверенности в себе. Попытка выглядеть хотя бы внешне спокойным прикрывала нервозность: в сложившейся ситуации он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Его сопровождала женщина с простым, интеллигентным лицом, с немного слишком тяжелым лбом и слишком мощным носом, чтобы это могло понравиться большинству людей, но с мягко очерченным ртом, выдававшим добродушие. В отличие от своего мужа, она прямо-таки источала мощную энергию, которая целиком была направлена на доктора Шоу. Линдси или Питта она едва заметила и ничем не дала понять, что принимает их во внимание. Мёрдо же остался для нее невидимым.

– Э-э-э… гм! – произнес викарий, явно очень смущенный, заметив, что полицейские все еще здесь. Он заранее приготовил то, что будет говорить, а теперь это не соответствовало обстановке, а у него ничего не оказалось в запасе. – Э-э-э… я преподобный Гектор Клитридж, – неуклюже представился он. – Моя жена Юлейлия. – Он кивнул в сторону стоящей рядом женщины и махнул рукой с толстым запястьем в рукаве со слишком свободно болтающейся белой манжетой.

После чего викарий обернулся к Шоу, и выражение его лица изменилось. Он явно пытался справиться с неким затруднением. Его точно раздирали противоречия, колебания между естественным отвращением и тревогой и с трудом достигнутой решимостью.

– Мой дорогой Шоу, у меня нет слов, чтобы выразить свои чувства в связи с этой трагедией! – Тут он сделал полшага вперед. – Ужасное происшествие! В расцвете жизни нас всех подстерегает смерть… Как же хрупка человеческая жизнь в этой юдоли плачевной! Удары падают на нас так внезапно… Где найти слова утешения?

– Только не нужно этих пошлостей, черт побери! – резко сказал Шоу.

– Да, конечно, мы, несомненно… – заюлил Клитридж, пытаясь выпутаться из неудобного положения. Его лицо порозовело.

– Люди произносят эти слова так часто, потому что это истинная правда, доктор Шоу, – сказала миссис Клитридж с искренней улыбкой, не сводя глаз с доктора. – Каким же иным образом можем мы выразить свое сочувствие вам и наше желание вас как-то утешить?

– Да-да, конечно, конечно… – забормотал Клитридж. – Я займусь любыми… любыми делами… приготовлениями, какие только вам угодно будет… э-э-э… Конечно, пока еще рано… – Тут он окончательно замолк и уставился на дверь.

– Спасибо, – прервал его Шоу. – Я дам вам знать.

– Конечно. Конечно. – Клитридж испытал явное облегчение.

– А пока что, дорогой доктор… – Миссис Клитридж сделала шаг вперед, ее глаза засверкали, лицо вспыхнуло, спина под темным бомбазином выпрямилась, словно женщина приближалась к какому-то очень волнующему и несколько опасному моменту. – А пока что примите наши соболезнования. И, пожалуйста, обращайтесь к нам по любому поводу – мы выполним любое ваше поручение, сделаем любое дело, каким вам не захочется заниматься самому. Все мое время в вашем распоряжении.

Шоу посмотрел на нее, и на его губах появилась тень улыбки.

– Спасибо, Юлейлия. Вы очень добры.

Она еще больше покраснела, но больше ничего не сказала. То, что он назвал ее по имени, свидетельствовало об известной близости между ними, даже фамильярности, особенно в свете того, что произнесено это было в присутствии полицейских, стоящих явно ниже на социальной лестнице. По тому, как Шоу при этом приподнял брови, Питт догадался, что сделано это было намеренно, чисто автоматически; он как будто инстинктивно отбросил любое притворство.

И Томас тут же увидел всех их совершенно в другом свете – всех шестерых, находящихся сейчас в этой комнате; всех их, озабоченных внезапной и трагической гибелью женщины, хорошо и близко им знакомой; все они пытались найти утешения и для самих себя, и для остальных, но все между тем соблюдали все приличия и нормы поведения в обществе, старались маскировать простоту своих истинных чувств, разговаривая о правилах и традициях. Но эти старые привычки и традиции все равно давали о себе знать: привычка Клитриджа вполне ожидаемо цитировать Священное Писание, стремление Юлейлии всегда приходить ему на помощь. Личность Шоу определенно вызывала у нее некие попытки более остро реагировать на события, и это ее и радовало, и беспокоило. Но верх одерживало чувство долга. Вероятно, оно всегда одерживало верх.