Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз

– Что-нибудь еще? – спросил Питт.

– Вы имеете в виду, по дороге сюда? Ну, мистер Линдси вышел почти сразу за нами – я шла вместе с мистером Эрроуэем и сестрами Баркинг. Потом они пошли дальше, до самой рощи Гроув в Хайгейте. А прямо перед нами шли мистер и миссис Далгетти. Больше я никого не помню. Извините.

Томас еще порасспрашивал Флору о деталях событий того вечера и именах всех, кто присутствовал на лекции, но не узнал ничего, что могло бы оказаться полезным. Лекция закончилась слишком рано, чтобы поджигатель успел сделать свое черное дело; по всей видимости, он (или она) должен был подождать, пока это мероприятие завершится, прежде чем выбраться из своего укрытия. Вероятно, в распоряжении у него было по меньшей мере несколько часов.

Питт поблагодарил ее и попросил разрешения побеседовать с кухонной прислугой и остальными слугами, после чего их с Мёрдо проводили в комнату экономки, где они и выслушали рассказ двенадцатилетней служанки о том, как она видела привидение с горящими желтыми глазами, которое мелькнуло между кустами в соседнем саду. Она слышала, как часы в холле пробили много-много раз, а рядом совсем никого-никого не было, и газовые фонари на лестнице были погашены, и она не осмелилась никого позвать, так сильно была испугана. Она забралась в постель и укрылась одеялом с головой, и это все, что она может рассказать, готова поклясться.

Питт мягко ее поблагодарил – девчушка была всего на пару лет старше его собственной дочери, Джемаймы, – и сообщил, что она ему здорово помогла. Служанка закраснелась и неуклюже изобразила реверанс, чуть не потеряв при этом равновесие, после чего удалилась в некотором замешательстве. Впервые в ее жизни взрослый человек выслушал ее рассказ с совершенно серьезным выражением на лице.

– Как вы считаете, инспектор, это был убийца? – спросил Мёрдо, когда они вышли обратно на дорогу. – Это привидение, что видела девочка?

– Движущийся свет в саду у доктора Шоу? Возможно. Нам нужно опросить всех людей, которых видела Флора Латтеруорт, когда возвращалась после лекции. Кто-нибудь из них мог заметить еще кого-то.

– Весьма наблюдательная молодая леди, весьма разумная, как мне показалось, – заметил Мёрдо и слегка покраснел. – Я что хочу сказать: она все очень подробно и четко рассказала. И никаких… э-э-э… мелодрам.

– Точно, никаких, – согласно кивнул Томас и чуть улыбнулся. – Юная леди с характером, мне кажется. Возможно, у нее было еще что нам рассказать, если бы там не было ее отца. Как мне представляется, они вообще не сходятся друг с другом во мнениях ни по каким вопросам.

Мёрдо открыл было рот, чтобы что-то ответить, но тут же сконфузился, когда понял, что намерен сказать, и с трудом сглотнул, не произнеся ни слова.

Питт улыбнулся еще шире и ускорил довольно размеренный шаг, направляясь к дому Эймоса Линдси, где сейчас нашел убежище овдовевший доктор Шоу, который не только потерял близкого человека, но и оказался бездомным.

Дом был гораздо меньше, чем имение Латтеруорта, и как только они оказались внутри, то не могли не поразиться, насколько эксцентрично он был отделан и обставлен. Владелец, по всей видимости, был раньше путешественником и антропологом. Стены украшали многочисленные резные изделия самого разнообразного вида и происхождения; они теснились на полках и столиках, даже стояли во множестве на полу. Питт, не обладая широкими познаниями в этой области, решил, что они либо африканские, либо из Центральной Азии. Ничего египетского, ближневосточного или американского он среди них не заметил – ничего, что имело бы хотя бы слабые, но знакомые черты классического искусства, наследия европейской культуры. Во всем этом было что-то чуждое, этакая варварская дикость и грубость, не совместимая с принятыми понятиями и стандартами обычного внутреннего убранства жилища среднего класса викторианской Англии.

Слуга, у которого был странный акцент, который Питту так и не удалось определить, и внешний облик, неотличимый от внешности многих англичан, но с необычайно гладкой кожей и волосами, которые, как вполне могло оказаться, нарисованы китайской тушью, провел их в гостиную. Манеры у него были просто безупречные.

Внешность же самого Эймоса Линдси оказалась в высшей степени английской – короткого роста, коренастый, с седыми волосами, и все же совершенно не такой, как Паскоу. Если последний по сути своей был идеалист, склонный все время обращаться ко временам европейского средневекового рыцарства, то Линдси был человеком неутолимого и неразборчивого любопытства, при этом наплевательски относящийся к истеблишменту, ко всем нормам и правилам, что наглядно демонстрировали мебель и украшения в его доме. Его мысли явно блуждали где-то далеко, их больше привлекали тайны дикого и непознанного. Кожу его испещряли глубокие морщины – явное свидетельство ярости тропического солнца. Глазки маленькие и хитрые – глаза реалиста, а не мечтателя. Весь его облик свидетельствовал о здоровом чувстве юмора, особенно по отношению к абсурдностям жизни.