Жан-Люк Банналек: Курортное убийство

– Да, я возвращаюсь в Конкарно.

– Я уже обстоятельно поговорил обо всем по телефону с инспектором Кадегом – впрочем, как и все последние дни. Вы же все время были недоступны – в течение сорока восьми часов. Я… Это…

Возникла пауза. Дюпен по телефону чувствовал, как борется с собой Локмарьякер. Интересно, захочет ли он устроить строптивцу разнос или нет? Впрочем, Дюпена это абсолютно не волновало. Но префект решил все же не раздражаться.

– В конце концов, дело оказалось не таким уж сложным, и мы его распутали.

В конце все дела оказываются простыми. Дюпен знал эту фразу наизусть, знал очень давно. Он слышал ее всякий раз, когда «мы» распутывали очередное дело.

– Нет, господин префект. То есть я хотел сказать: нет, это дело оказалось не слишком сложным, и да – мы его распутали, – елейным тоном произнес Дюпен.

– Все испытывают невероятное облегчение. Пресса восприняла наш успех очень благосклонно. Должен еще сказать… – Дюпен почувствовал, что тон Локмарьякера сейчас изменится. – Собственно, когда я думаю… – Он умолк и начал сначала: – Это была – думаю, мы имеем полное право так считать – большая семейная трагедия. – Кажется, Локмарьякер сумел подобрать нужное слово. – Такие страсти, такие сильные чувства… Как долго они подспудно копились. Да, дело это очень скверное.

Иногда – хотя и очень редко – этот человек до глубины души удивлял Дюпена.

– Да, господин префект, это действительно так. Настоящая семейная трагедия.

– Как вы считаете, Луака Пеннека тоже убили?

– Похоже, что да.

– У вас есть показания мадам Пеннек?

– Да, но пока лишь предварительные.

– Они, по-вашему, надежны?

– Пока не могу сказать.

– Сегодня я проведу пресс-конференцию. Я хочу, чтобы завтра все могли прочитать об успешном завершении расследования. С картиной это дело приобрело национальный масштаб, Дюпен.

Это был не упрек – в голосе Локмарьякера звучала гордость.

– Газеты скоро будут подписывать в печать. Естественно, в статье не должно быть всех подробностей, только самое важное. Для меня главное – чтобы в газетах была адекватно освещена наша работа. Полиция Финистера держит все под контролем! Я прошу немедленно привезти картину в Кемпер.

– Я вас понял.

Дюпен и в самом деле все понял. Локмарьякер посчитал дело оконченным. Это был недвусмысленный сигнал. Ничего нового – все как всегда.

– Вы не думаете, что сын давно планировал убийство отца? Газетчики обязательно зададут этот вопрос.

– Нет, не думаю. Просто в тот вечер так случилось.

– Но почему именно в тот вечер?

– Пьер-Луи Пеннек сказал сыну, что хочет на следующий день передать картину в дар музею Орсэ. Я думаю…

Собственно, у Дюпена не было никакого желания вдаваться в подробности. Он подумал о ноже, о роковом лагвиоле.

– Да? И что же вы думаете по этому поводу?

– Ничего.

– Это был давний план Пьера-Луи? Я имею в виду дар.

– Думаю, это было лишь смутное желание. Конкретный план возник после того, как Пьер-Луи побывал у доктора Гаррега.

– Да, да, я понимаю. Значит, все дело в алчности? В конце концов, речь ведь шла о сорока миллионах, не так ли?

– Речь шла об уязвленном самолюбии, об унижении, о многолетнем унижении. Я…

Дюпен страшно злился на себя. Он не хотел сейчас серьезного разговора с Локмарьякером.

– Что вы хотели сказать, Дюпен?

– Вы правы. Речь шла о сорока миллионах.

– Что вы можете сказать о мадам Пеннек?

– Вы имеете в виду ее мотивы?

– Да.

– Она очень хладнокровная и расчетливая особа.

Дюпен снова разозлился на себя.

– Расчетливая? Не слишком ли вы драматизируете ситуацию, комиссар?

Дюпен промолчал.

– И откуда взялась вторая копия?

– Этого я пока не знаю. Думаю, что она принадлежала Пьеру-Луи Пеннеку, и его сын об этом знал. Он, видимо, знал, что она хранится в отеле. Но это еще предстоит выяснить.

– Теперь о депутате, господине Андре Пеннеке. Он пользуется правом судебного иммунитета.

Дюпен почувствовал, как его охватывает холодная ярость. Надо держать себя в руках и ни в коем случае не срываться.

– Его можно лишить иммунитета.

– Не знаю, не знаю. Неужели без этого нельзя обойтись? Андре Пеннек – цельный и честный человек. Я могу подтвердить это многочисленными фактами. Кроме того, его адвокаты…

– Он хотел спрятать картину, похищенную картину стоимостью сорок миллионов евро. Мадам Пеннек обещала ему четверть этой суммы в случае успешной продажи, а это десять миллионов. Десять миллионов!