Жан-Люк Банналек - Курортное убийство

– Не знаю, наверное, нет.

– Но у вас такая безумная профессия.

– Вы находите?

– Да, как в криминальном романе.

– Ну, не так уж она плоха. Ваш мир, честно говоря, тоже представляется мне не вполне нормальным.

– Вы правы.

Тише вокруг не становилось. Наоборот, Дюпен подошел к центральной площади, где с четырех сцен одновременно гремели духовые оркестры.

– Ну, значит, в один прекрасный день мы с вами обязательно встретимся. На краю света трудно потеряться.

Дюпен снова засмеялся. Ему нравились ее формулировки.

– Подождите секунду…

Он свернул вправо, в проулок, где было немного тише.

– Вы живете в самом Бресте, так?

– Да, почти на окраине, прямо на берегу моря. Если ехать с запада…

– Вы любите пингвинов?

– Пингвинов?

– Да.

– Вы спрашиваете, люблю ли я пингвинов?

– Вы хотя бы иногда заглядываете в «Океанополис»?

– Да, конечно, заглядываю.

– Там живут совершенно замечательные птицы – папуанские, королевские, императорские, карликовые, хохлатые, желтоглазые и очковые пингвины.

Теперь рассмеялась Мари Морган Кассель.

– Да, пингвины там чудесные.

– Мы можем полюбоваться на них вместе.

Возникла короткая пауза.

– Давайте это сделаем. У вас есть мой номер?

– Да.

– Тогда до свидания, господин комиссар.

– До свидания, госпожа профессор.

Они отключились одновременно. Только после этого Дюпену пришло в голову, что ему следовало бы поблагодарить мадам Кассель официально, от имени полиции поблагодарить за помощь, оказанную следствию. Но ничего, он сделает это в другой раз.

Дюпен вернулся на набережную и пошел по направлению к центральной площади, на набережную Пенерофф, где находился «Адмирал». Фестиваль казался ему еще более необузданным, чем в предыдущие годы. Это было уже третье его празднество. (Правда, в разговорах с людьми он никогда не говорил «мой фестиваль»; Нольвенн объяснила ему, что говорить так можно только после десятого или пятнадцатого праздника.)

Фестиваль Синих Сетей – при всем его шаловливом веселье и необузданном потреблении алкоголя, который играл выдающуюся роль во всех бретонских праздниках, – был для всех местных жителей очень эмоционально насыщенным событием. Это был не только самый важный праздник: это был символ. В этот день жители Конкарно праздновали свою силу, свою способность не падать духом в самых тяжелых ситуациях, умение сообща преодолевать все тяготы и беды. Историю праздника знал каждый ребенок и с удовольствием ее рассказывал. Нольвенн рассказывала ее каждый год. За три-четыре недели до праздника она обычно находила повод как бы случайно коснуться этой темы: до конца девятнадцатого века золотом Бретани была сардина. Флот, занимавшийся ловом сардины, насчитывал восемьсот (!) судов. В кабинете Нольвенн держала гравюру, на которой была изображена часть этого флота перед входом в гавань, – вода была почти не видна за тесно стоящими на ней лодками. Не только рыбаки, но и весь город жил за счет этой своенравной капризной рыбки, которая появлялась у здешних берегов огромными косяками. В 1902 году сардина вдруг исчезла, просто взяла и в один прекрасный день исчезла без следа. Она ушла на семь лет. Рыбаки, рабочие рыбозаводов остались без работы. В город пришла беда. Наступили бедность, голод, подавленность. Можно представить себе разительный контраст с этим бедствием, когда летом в местные гостиницы начали приезжать богатые парижские курортники. Потом некоторым художникам пришла в голову мысль организовать благотворительный праздник, на который были бы приглашены жители всего региона. Это был неплохой способ помочь нуждающимся, но, самое главное, это было символическое действо, вселявшее надежду. Праздник назвали Фестивалем Синих Сетей – именно такими сетями ловили капризную сардину. Сети служили своего рода заклинанием. Уже самый первый фестиваль превратился в шумный веселый праздник. Это был грандиозный успех, принесший к тому же неплохой доход городу. Звучала кельтская музыка, гремели танцы, проводились конкурсы национальных костюмов, лотереи и выборы королевы праздника. Люди ели тунца (ибо это теперь была их единственная пища) и, главное, пили. И вот с тех пор каждый год в течение больше ста лет Конкарно проводит свой неповторимый и единственный в мире фестиваль .

В воздухе повсюду витал ни с чем не сравнимый запах – запах свежей, обжаренной на древесном угле рыбы. Дюпен вдруг ощутил зверский голод. Рот наполнился слюной. Он даже подумал, не отведать ли и ему нежного тунца, сырого внутри и обугленного с обеих сторон на ароматных углях. Но потом решил повременить. Все же для начала ему надо побыть одному. На праздник он пойдет потом, может быть, вместе с Нольвенн. Или еще с кем-нибудь из знакомых.