Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах

И лишь теперь заметила, что изнутри не было никаких запоров.

Задыхаясь, Магдалена налегла на камень. С тем же успехом можно было толкать стену – дверь не шелохнулась.

Она ударила в плиту ногой и замолотила кулаками.

– Помогите! – закричала она. – Слышит меня кто-нибудь? На помощь!

К ней с улыбкой приблизился брат Якобус, подняв руки словно для молитвы. Лишь в самый последний момент Магдалена увидела в правой его руке гнутый кинжал.

– Я только царапну, обещаю, – прошептал он. – Как твоего отца. И ты уснешь, подобно рыцарю у тебя за спиной.

Он сделал обманное движение вверх и в последний момент направил клинок снизу. Магдалена потянулась к его руке, но монах оказался проворнее. Кинжал метнулся к ней. Хоть ей и удалось отклониться в сторону, она почувствовала, что лезвие врезалось в запястье, поднятое в попытке защититься.

– Божественное провидение привело тебя сюда, – проговорил он. – Я знаю твое имя, Мария Магдалина, блудница Христова. Ты слишком ценна, чтобы предавать тебя огню. У меня есть для тебя более высокая миссия.

По телу начало расползаться онемение. Когда паралич добрался до ног, Магдалена сползла вдоль плиты на пол и осталась лежать с распахнутыми от ужаса глазами. Издалека донеслась органная музыка.

Любовь к Магдалине – смысл жизни моей, в печали и радости быть служителем ей…

В соборе, в нескольких метрах над ней, началась служба.

Следующим утром Симон с Бенедиктой отправились верхом на лошадях в Вессобрунн. Они избегали больших дорог, которые тянулись вдоль Леха на север и, возможно, просматривались разбойниками. Вместо этого они двинулись через мост в сторону Пайтинга и далее прямиком к Высокому Пайсенбергу, который подобно великану возвышался над деревушками и поселками, что раскинулись по равнинам вокруг. После непогоды предыдущих дней воздух был ясным и прозрачным. Солнце светило с чистого неба так ярко, что Симону приходилось зажмуриваться, если он слишком долго смотрел на укрытые снегом поля и деревья.

Всю дорогу лекарь беспрестанно оглядывался по сторонам. Все время, когда они с Бенедиктой покидали просеки и снова углублялись в бескрайние леса вокруг горы, его не покидало чувство, что за ним наблюдают. У Симона словно зудело между лопатками, в любой момент он ожидал услышать звон тетивы или шелест сабли. Но каждый раз, когда лекарь оборачивался, он не видел ничего, кроме непролазных зарослей хвои. Временами они вспугивали какую-нибудь птицу, которая с криком улетала прочь, или с ветвей сыпался снег. Больше тишину ничего не нарушало.

На многих участках буран поломал деревья, словно тростник. С высоты седла Симон оглядывал заваленные просеки, тянувшиеся глубоко в лес. Что ж, по крайней мере, этой зимой крестьянам не придется жаловаться на недостаток дров.

– Не будьте же таким угрюмым! – воскликнула Бенедикта. – Вам это не к лицу. Если разбойники и шастают где-нибудь, то скорее вдоль Леха. Что им искать в этой глуши?

В отличие от Симона женщина казалась совершенно беззаботной. Она напевала какую-то французскую песню и на широких просеках пускала своего коня в галоп, так что лекарь с трудом за ней поспевал. Для поездки в Вессобрунн он снова выпросил у палача его старую клячу. Валли, похоже, немного привыкла к Симону, но и теперь то и дело останавливалась, если вдруг высматривала что-нибудь зеленое в сугробах у обочины. И тогда двигаться дальше ее не могли заставить даже пинки. Время от времени она пыталась цапнуть лекаря или сбросить его, однако Симон твердо решил научить эту скотину манерам. Вот и сейчас лошадь в очередной раз замерла и невозмутимо принялась таскать траву из снега. Симон отчаянно дергал поводья и вдавливал пятки в тощие бока Валли, но с тем же успехом он мог ехать верхом на камне.

Бенедикта с ухмылкой наблюдала за его усилиями, затем вставила в рот два пальца и свистнула.

– Allez hop, viens par ici! [17]

Лошадь, словно и дожидалась окрика Бенедикты, двинулась дальше.

– И где вы только научились так хорошо обращаться с лошадьми? – спросил Симон и принялся шлепать Валли по крупу, чтобы та прибавила шагу.

– Моя мать происходила из семьи гугенотов, которой удалось спастись от французских католиков. – Бенедикта пустила коня рысью. – Знатное семейство в предместьях Парижа, с поместьем и угодьями. В детстве она любила ездить верхом, и эта любовь, вероятно, передалась мне. Je suis un enfant de France! [18]– Она засмеялась и рванула поводья.