Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

Да, согласились с ней почти все обитатели деревни. Да, это верно.

Только Ричард Негус молчал, даже когда его невеста Ида попросила его сказать свое слово. Позже в тот день он признался доктору Амброузу Флауэрдейлу, что его тревожит тот оборот, который приняли события. Может быть, «грешник» и достаточное определение для Иды, но совершенно недостаточное для него. Он заявил, что ему внушает отвращение попытка Харриет Сиппель очернить Патрика Айва дважды, признав его виновным в двух грехах вместо одного. Без малейших улик или попытки доказательства она берет заявление Нэнси Дьюкейн, ясно гласящее «виновен в том, а не в этом», и перелицовывает его в «виновен и в том, и в другом».

Тогда, в «Голове Короля», Ида воспользовалась словом «несомненно»; Ричард Негус, как он признался позднее доктору Амброузу Флауэрдейлу, считал несомненным лишь одно: жители Грейт-Холлинга, и, к своему стыду, он вместе с ними, распространяли о Патрике Айве бесстыдную ложь. А что, если Нэнси Дьюкейн тоже солгала? Что, если ее любовь к викарию осталась безответной, и он встречался с ней втайне лишь для того, чтобы попытаться объяснить ей неуместность ее чувств к нему?

Доктор Флауэрдейл согласился: никто не может доказать, что Патрик совершал нечто предосудительное, такова была и его позиция с самого начала. Амброуз был единственным человеком в деревне, которого принимали в доме викария, и в следующий свой визит он рассказал его обитателям о том, что произошло в «Голове Короля». Но Патрик только пожал плечами. Он не опроверг, но и не подтвердил слова Нэнси. Франсис Айв тем временем продолжала угасать умственно и физически.

Ричарду Негусу не удалось убедить Иду Грэнсбери перейти на его сторону в этом вопросе, и отношения между ними стали напряженными. Деревенские под предводительством Харриет Сиппель и днем, и ночью собирались под окнами у викария и выкрикивали оскорбления. Ида продолжала слать епископу петицию за петицией с требованиями удалить Айвов из Церкви и из деревни Грейт-Холлинг как можно быстрее ради их собственного блага.

И тут разыгрался последний акт этой трагедии: Франсис Айв, не в силах больше сносить позор и поношения, приняла яд, положив тем самым конец своему несчастному существованию. Ее нашел муж – и сразу понял, что опоздал. Звать доктора Флауэрдейла было бессмысленно; Франсис было уже не спасти. А еще Патрик Айв понял, что не сможет жить с этой виной и болью, и лишил жизни себя.

Ида Грэнсбери призвала односельчан молиться за души грешников Франсис и Патрика Айв, сколь ни мала была вероятность, что Господь их простит.

Харриет Сиппель не оставила Богу даже видимости свободного выбора. «Гореть Айвам в аду веки вечные, – заявила она кучке своих верных сторонников и особо рьяных борцов за чистоту нравов, – ничего другого они не заслужили».

Со смерти Айвов не прошло и нескольких месяцев, когда Ричард Негус расторг свою помолвку с Идой Грэнсбери и покинул Грейт-Холлинг. Нэнси Дьюкейн уехала в Лондон, а горничная, с которой все началось, тоже куда-то скрылась, и никто больше в этих местах ее не видел.

Между тем викарием в деревню был назначен Чарльз Эрнст, который с супругой Маргарет поселился в доме у церкви. Скоро они стали друзьями с доктором Амброузом Флауэрдейлом, и тот вынужден был рассказать им эту историю. Он и сообщил им, что Патрик Айв – неважно, любил он Нэнси Дьюкейн или нет, – был добрейшим и великодушнейшим из людей и ничем не заслужил такой клеветы.

Именно эти его слова о клевете и навели Маргарет Эрнст на мысль о стихотворной эпитафии. Чарльз Эрнст был против, ему не хотелось провоцировать деревенских, но Маргарет настояла на своем, заявив, что церковь Всех Святых должна выразить свою поддержку Патрику и Франсис Айв.

– А что до Харриет Сиппель и Иды Грэнсбери, то, будь мой воля, уж я бы их спровоцировала, и не только, – сказала миссис Эрнст. И действительно, когда она говорила эти слова, ее мысли явно склонялись к убийству, но только как к фантазии, а отнюдь не как к реальному преступлению, которое она намеревалась совершить.

Закончив историю, Маргарет Эрнст умолкла. Мы долго сидели молча, не осмеливаясь нарушить тишину.

Наконец я отважился:

– Теперь я понимаю, почему вы назвали имя Нэнси Дьюкейн, когда я спросил у вас, кто мог иметь мотив. Но неужели она стала бы убивать Ричарда Негуса? Ведь он отказался поддерживать Харриет Сиппель и Иду Грэнсбери, как только на слова девушки-служанки упала тень сомнения.