Оливер Пётч - Дочь палача

Симон направлялся к трактиру Штрассера, который располагался в центре поселка. Вчера вечером, прежде чем Симон отправился к Шреефоглю, палач назвал ему пять имен. Это были имена детей, которые приходили к Штехлин: Гриммер, Кратц, Шреефогль, Данглер и Штрассер. Двое погибли, двое пропали. Оставался еще один – приемный сын трактирщика Штрассера в Альтенштадте.

Симон прошел в низкую дверь. В нос ударили запахи капусты, дыма, старого пива и мочи. Трактир Штрассера был единственным на всю округу. Кому хотелось чего-то лучшего, отправлялись в Шонгау. Сюда же приходили лишь затем, чтобы напиться и забыть обо всем на свете.

Симон опустился на лавку за исцарапанный стол и крикнул, чтобы принесли пиво. На него подозрительно оглянулись двое извозчиков, которые, несмотря на раннее утро, то и дело прикладывались к кружкам. Хозяин, лысый и толстый мужчина, прошаркал к Симону и поставил перед ним пенящуюся кружку.

– Приятно вам провести время, – пробормотал он и направился было обратно к стойке.

– Присядьте, – сказал ему Симон и указал на табурет рядом со столом.

– Не могу. Клиенты, сами видите.

Хозяин развернулся, однако Симон ухватил его за рукав и мягко потянул к себе.

– Присядьте, пожалуйста, – повторил он. – Надо поговорить. Речь о вашем приемыше.

Штрассер осторожно оглянулся на возчиков – они, похоже, все равно заняты были разговором.

– Об Йоханнесе? – прошептал он. – Его нашли?

– А он, что, пропал?

Франц Штрассер со вздохом опустился на стул рядом с лекарем.

– Со вчерашнего дня. Он пошел присмотреть за лошадьми в конюшне и больше не появлялся. Удрал, видимо, сорванец.

Симон зажмурился. В трактире стоял полумрак, закрытые ставни почти не пропускали света. На подоконнике тускло дотлевала лучина.

– Как долго уже Иоганн у вас в обучении? – спросил он хозяина.

Франц Штрассер задумался.

– Года три, наверное, – сказал он наконец. – Родители были отсюда, из Альтенштадта. Хорошие люди, но здоровьем слабые. Мать умерла при родах, а отец потом и трех недель не протянул. Йоханнес был младшеньким, я и взял его к себе. Был ведь, милостью господа, толковый парень.

Симон глотнул из кружки. Пиво выдохлось и было разбавленным.

– Я слышал, он часто бывал в Шонгау, – обронил он.

Штрассер кивнул.

– Верно. Всегда, как выдавался свободный часок. Черт его знает, что он там делал.

– И куда он теперь сбежал, вы тоже понятия не имеете?

Трактирщик пожал плечами.

– Быть может, в свое укрытие.

– Укрытие?

– Он уже несколько раз ночевал там, – сказал Штрассер. – Каждый раз, когда я задавал ему хорошую трепку, если он чего натворил, он бежал в укрытие. Однажды я пытался вызнать, что за укрытие такое, но он только сказал, что никто его не найдет и там от самого дьявола спрятаться можно.

Симон, погруженный в раздумья, продолжал пить. Вкус пива вдруг перестал его заботить.

– И все-таки, кто-нибудь знал об этом… укрытии? – спросил он осторожно.

Франц наморщил лоб.

– Возможно. Он играл и с другими детьми. Однажды разбили мне целый поднос кружек. Просто забежали в общий зал, прихватили буханку хлеба, а пока убегали, опрокинули кружки, поганцы!

– А как выглядели дети?

Штрассер между тем говорил не умолкая.

– Стервецы они! Все-то им лишь бы нашкодить, этим пакостникам из города. Неблагодарное хулиганье! Вместо того чтобы тихо радоваться, что кто-то их приютил, становятся еще наглее!

Симон глубоко вздохнул, головная боль опять возвращалась.

– Как они выглядели, я хочу знать, – прошептал он.

Трактирщик задумчиво на него поглядел.

– Была среди них одна рыжая, как ведьма… Говорю же, ни на что не годны.

– И где это укрытие, вы не имеете никакого понятия?

Франц Штрассер выглядел взволнованным.

– Да на что тебе этот мальчишка? – спросил он. – Он что-нибудь такое натворил, раз ты его так разыскиваешь?

Симон мотнул головой.

– Да уже не важно.

Он положил на стол монету за пиво и покинул темный кабак. Франц покачал головой, глядя ему вслед.

– Псы они паршивые! – крикнул он лекарю. – Если увидишь его, отдери немного за уши! Он заслужил!

Пятница, 27 апреля 1659 года от Рождества Христова, 10 утра

Секретарь сидел в зале советов за большим столом и барабанил пальцами какой-то пехотный марш, мелодия которого так и не выходила у него из головы. Взгляд его блуждал по жирным лицам мужчин, которые занимали места перед ним. Красные, отвислые щеки, слезящиеся глаза, редкие волосенки… Ни модно расшитые камзолы, ни тщательно накрахмаленные кружевные платки не могли уже скрыть, что лучшие свои годы эти люди оставили далеко позади. Они хватались за власть и свои деньги, потому что ничего другого им не оставалось, думал Лехнер. В глазах у них читалась беспомощность, так что они уже заранее жаловались ему. В их маленьком красивом городке разгуливал дьявол, и они ничего не могли предпринять. Хранилище сгорело, кое-кто из них потерял много денег, а там, на улице, нечто похищало их детей. Служанки и слуги, крестьяне и простые люди ждали от них, властителей города, что они во всем разберутся. Но они и сами были беспомощны и смотрели на Лехнера так, словно он одним щелчком, одним росчерком пера мог отвадить от них все беды. Лехнер презирал их. Хотя никогда им этого не показывал.