Оливер Пётч - Дочь палача

Палач ничего не ответил. Он пригнулся и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Когда шаги Куизля стихли на улице, секретарь вернулся к документам. Он пытался сосредоточиться на пергаментах, но ему это плохо удавалось. Перед ним лежала официальная жалоба города Аугсбурга. Паромщик из Шонгау, Фома Пфанцельт, перевозил большую партию шерсти, принадлежавшую аугсбургским купцам, вместе с тяжелым точильным камнем. Из-за большого веса груз опрокинулся в реку. Теперь аугсбургцы требовали возмещения ущерба. Лехнер вздохнул. Вечные ссоры аугсбургцев и шонгауцев выводили его из себя. Как раз сегодня он не мог заниматься подобными пустяками. Его город пылал! Взору Лехнера живо представлялось, как страх и ненависть пожирали Шонгау от окраин к центру. Уже вчерашним вечером в трактирах, «Звезде» и «Зонненброй», слышались тихие разговоры. Речь шла о поклонении Сатане, оргиях ведьм и ритуальных убийствах. После всех эпидемий, войны и непогоды настроения в городе были накалены до предела. Город сидел на пороховой бочке, и Марта Штехлин могла стать горящим фитилем. Лехнер нервно повертел перо между пальцами. Фитиль следует обрубить, пока не случилось непоправимого…

Секретарь знал Куизля как человека умного и здравомыслящего. Речь вовсе не шла о том, виновна Штехлин или нет, – благополучие города прежде всего. Коротенькое разбирательство, и снова наступит мир. Мир, которого все ждали с таким нетерпением.

Иоганн Лехнер собрал пергаментные свитки, разложил их по полкам и отправился в зал собраний. Через полчаса начиналось важное заседание, и до него следовало кое-что уладить. Он еще раз отправил городских глашатаев напомнить членами совета о собрании. Приглашался большой и малый совет, а также шесть обычных горожан. Лехнеру хотелось скорее покончить с этим делом.

Секретарь пересек оживленную рыночную площадь и прошел в амбар. В обширном высотой в девять шагов помещении дожидались переправки в дальние города и страны ящики и мешки. В одном из углов грудились блоки песчаника и известкового туфа, пахло корицей и кориандром. Лехнер поднялся по широкой деревянной лестнице на этаж выше. Собственно говоря, ему, представителю курфюрста, в городском зале совета нечего было и делать. Но после войны аристократы привыкли, что спокойствие и порядок в городе поддерживались сильной рукой. И они предоставили это право секретарю. А он практически единолично руководил заседаниями совета. Иоганн Лехнер был человеком власти, и власть эту не собирался отдавать просто так.

Дверь в зал была открыта, и секретарь с удивлением заметил, что пришел не первым, как это обычно случалось. Прежде него явились бургомистр Карл Земер и член совета Якоб Шреефогль. Они о чем-то оживленно беседовали.

– А я вам говорю, проложат аугсбургцы новую дорогу, и останемся мы здесь ни с чем, – убеждал Земер своего собеседника, который беспрестанно качал головой.

Молодой Шреефогль всего полгода назад занял место в совете после смерти отца. Высокий аристократ и раньше довольно часто вступал в споры с Земером. В отличие от отца, который крепко дружил с бургомистром и другими пожилыми советниками, у Якоба на все было собственное мнение. Он и сейчас не дал Карлу Земеру смутить себя.

– Им этого не позволят. Они уже как-то раз пытались, и князь дал им щелчка по носу.

Но Земера было не переубедить.

– Это было до войны! Сейчас у курфюрста другие заботы. Поверьте старому вояке, аугсбургцы проложат свою дорогу. А если перед воротами у нас будут эти проклятые прокаженные, не говоря уже про эту ужасную историю с убийством… Да от нас торговцы будут бежать, как от заразы!

Иоганн Лехнер кашлянул и направился к дубовому столу в форме подковы, который занимал все пространство. Бургомистр Земер поспешил к нему.

– Как хорошо, что вы пришли, Лехнер! Я снова отговаривал младшего Шреефогля от этого приюта для прокаженных. Вот прямо только что! Купцы из Аугсбурга и так нам роют ямы на каждом шагу, а уж когда начнут говорить, что перед воротами у нас…

Секретарь пожал плечами.

– Приютом для больных пусть занимается церковь. Поговорите с господином священником, хотя сомневаюсь, что чего-то добьетесь. А теперь прошу меня извинить.

Секретарь обошел тучного бургомистра и скрылся в соседней комнатке. Здесь у стены высился до самого потолка открытый шкаф с полками и выдвижными ящиками, набитыми пергаментами. Лехнер встал на табурет и выбрал необходимые на сегодня документы. При этом взгляд его упал на бумаги, касающиеся больницы. Еще в прошлом году церковь решила построить перед городом у дороги на Хоэнфурх приют для больных проказой. Прежний разрушили десятки лет назад, однако болезнь не спешила отступать.